Адрес личного счастья - страница 9
«Не понимаем, — скажут они. — Книг может быть две, тринадцать, сорок семь; их что, так у вас много, что и посчитать невозможно?.. Ха-ха! Сомневаемся!»
«Видите ли…» — здесь Завьялов специально сделает паузу.
«Да видим, видим! С вами все ясно!»
«Ах, вот как!.. Впрочем… чему удивляться? — Он саркастически усмехнется. — Тем, кто гогочет и улюлюкает, всегда было все ясно: «Ату его! Он не такой, как мы!» Да, я не такой, как вы. «Я пришел из иного мира…» Ладно… все равно вы не знаете, откуда эта строчка… Для вас искусство существует тогда, когда вы сообщаете друг другу, что во второй серии она умирает».
«Не во второй, кстати, а в третьей».
«И вам покажется нелепым мое признание, что для меня Искусство… это когда я начинаю примерять перед зеркалом все маски мира и чувствовать, что «…весь я в чем-то норвежском, весь я в чем-то испанском»… Когда сам я поэт, скульптор, композитор, и будет знак высшего доверия к вам, когда я напою вам мелодию из «Тангейзера», предлагая общение… Не будет общения. Вы не знаете, кто такой Тангейзер. Вы уверены, что во второй серии она умирает».
«В третьей».
«Нет, во второй!»
«В третьей!»
«Ну вот видите. А Тангейзер, вы скажете, это композитор. Немецкий. Ну да, ну да! Я забыл, вы ведь великие знатоки. А настоящий знаток просто бы удивился: «Мелодия из «Тангейзера»?.. Но позвольте… Вагнера труднее всего ощутить именно в вокальной мелодии. Вагнер прежде всего в оркестре… В симфоническом звучании!» И настоящий знаток сразу бы увидел, как азартно заблестели у меня глаза, — а это… общение!»
«Ну и что? Чего вы орете?»
«Да, извините… Я действительно ору… А почему?.. Я очень хочу быть правильно понятым. Ведь вы, наверное, уже почувствовали: я не считаю себя лучше вас всех!»
«Вот-вот! Именно так и считаете: равных вам нет».
«Да нет же… я просто несчастнее всех!»
«А какая нам разница?»
«Ну как же вы не понимаете, что мое устремление к Искусству… просто от обреченности! В этой жизни я не смог ничего найти, потому что я такой, что все вы меня отталкиваете. А Искусство еще больше отрывает меня от вашей среды… Я ведь сам прекрасно сознаю, что выгляжу юродивым, и вы видите меня насквозь, но не хотите понять, что я только кажусь высокомерным, а на самом деле это идет от моей ранимости… незащищенности…»
«Вы Маяковский, да?..»
«Все знаете, все знаете… Наверное, не случайно я давно уже сдался, выдохся… словом, берите и делайте со мной что хотите!»
«Да зачем ты нам вообще нужен! Тоже выискался!.. «Королева Марго» ему не нравится! Ну и что? Да мало ли что кому нравится!»
Завьялов даже рассмеялся от удовольствия, что он так раскованно и блестяще отхлестал их всех… тех, кто изо дня в день рядом с ним… вынужденно (а не потому, что они его общества достойны), но тут же он понял, сколь бессмысленно это его удовольствие: ничего ведь не изменилось… ровным счетом ничего! И то, что он смоделировал их в своем мозгу такими болванами, а себя выставил гением, ничуть не умалило их и ни на миллиметр не возвысило его… И полная сокрушительного сарказма фразочка: «…Да мало ли что кому нравится!..» — почему-то вдруг полиняла, и, уже совсем померкшая, слегка видоизмененная, она сообщает самому Завьялову поразительно нехитрую истину: «Да мало ли кто кому не нравится!» Они (те, кто изо дня в день рядом с ним) не нравятся ему. Ну так, а он — не нравится им. Ну и что?
Ну и опять, и уж в который-то раз, Завьялов остро ощущает, как не хватает ему чего-то такого объективного (а он бы согласился и на субъективное!) и обязательно внешнего, видимого, то есть такого, чтоб уже и говорить ничего не надо было, а они бы сами его вдруг обнаружили и поразились: «Вот вам и Завьялов! А мы-то…» Но — увы! — ничего такого нет у него и в помине, и вот уже проходит с каждым таким безрадостным днем, даже можно сказать определеннее: прошла вся, вся его жизнь, а эти затяжные монологи… внутри себя и для себя… тут вообще вырисовывается издевательская картина, если присмотреться. Ведь получается так, будто сидит он на велосипеде, изо всех сил вращает педали, но колеса не несут его куда-то вдаль, как им положено, а вхолостую вращают ролики, на которых они специально так установлены. Велоэргонометр называется такой велосипед, и весь его смысл совсем не в том, чтоб ехать, а замерять, сколько истрачено сил. И вот он, Завьялов, очень напоминает в своих монологах человека, который, встав с такого велоэргонометра, вдруг заорал: «О-го-го! Посмотрите, где я!» А он нигде. Он на том же самом месте. Велоэргонометр — буквальная интерпретация пословицы «Где сядешь, там и слезешь».