Африка африканеров - страница 10
— Да нет, — отвечает Пат, — просто в конце концов и сам становишься ненормальным, так и кажется, что за тобой гонится полиция.
— Но ведь вы же ничего не делаете против правительства, — говорю я, — и не состоите ни в какой нелегальной организации.
Да, ни Пат, ни Поль не занимаются политикой, но их считают либералами.
— А все потому, что мы евреи[9], и еще потому, что у нас есть друг индиец. А для африканеров этого достаточно, вот они и не доверяют нам, — рассказывает Пат.
Мы выехали за черту города, за окном мелькают прекрасные усадьбы.
— Поехали в маленький загородный ресторанчик, — говорит Поль, — там нам будет спокойнее, и мы сможем поговорить.
Устроившись в удобных креслах возле самого бассейна, мы заказали бренди. Всякий раз, как приближается кто-нибудь из официантов-африканцев, спутники мои понижают голоса.
— Туземцев вдвойне следует опасаться, они иногда работают на политическую полицию, Особый отдел, — тихо говорит Поль.
Он развертывает «Ди Трансвалер», ежедневную газету на африкаанс, рупор премьер-министра Фервурда. Я рассматриваю карикатуру, изображающую тучного господина с крючковатым носом, он пригоршнями кидает драгоценные камни и золото на корабль, отплывающий в Англию. Тучного господина зовут Хогенгеймер. Пат утверждает, что это выпад против Гарри Оппенгеймера, президента «Англо-Америкен корпорейшн», самого могущественного горнорудного концерна в Южной Африке, владения которого простираются вплоть до Танзании. Отец Гарри Оппенгеймера говорил по-английски с сильным еврейским акцентом.
— Антисемитизм становится все более заметен, — рассказывают мои спутники. — Правда, сейчас у правительства слишком много забот с африканцами, чтобы вдобавок еще заняться открытой травлей евреев, но до этого дойдет. Ведь Форстер, Фервурд да и другие министры — известные нацисты, во время войны они поддерживали Гитлера. Химстра, командующий теперь вооруженными силами Южной Африки, во время войны отказался сражаться с немцами, заявив, что «совесть не позволяет ему этого делать». Можно подумать, что мы в Германии тридцатых годов. В правительственных кругах непрестанно твердят о том, что саботажники, коммунисты, одним словом, все, кто помогает африканцам, — евреи, потому что многие из них замешаны в. политических процессах последних лет. Да оно и понятно: против апартхейда выступают студенты и вообще интеллигенция, а среди них много евреев.
— А в основе всего, — добавляет Пат, — конечно, экономическая борьба. С тех пор как в 1948 г. африканеры пришли к власти, они не хотят больше оставаться только фермерами. И пытаются стать капиталистами, так что у них с англичанами борьба идет не на живот, а на смерть за контроль над всей экономикой Южной Африки. Английский империализм, от которого африканеры хотят избавиться, по-прежнему остается для них «иудейско-британским» империализмом, как говаривал в свое время Малан. Старая песня: евреев обвиняют в космополитизме, в отсутствии гражданской привязанности к своей родине, говорят, что кошелек их на лондонской бирже, а сердце — в Тель-Авиве.
Расспрашиваю, как реагируют на это здешние евреи.
— Они только и мечтают о том, как бы уехать, — говорит Пат. — Всю либерально настроенную интеллигенцию, которую еще не успели посадить под арест, выслали за границу, а есть и такие, что сами уехали, причем вернуться они не могут, в их паспорте нет обратной визы. Остальные же — коммерсанты, промышленники — собираются в Израиль. — Помолчав, опа добавила: — Нам тоже придется уехать. Мы оказались между двух огней: с одной стороны, в такой обстановке жить стало невозможно, а с другой, — мы боимся революции. От черных ничего хорошего ждать нельзя. Если революция и в самом деле начнется, все будет ужасно, вряд ли африканцы станут разбираться, кто из нас либерал, а кто — расист. Может, это и малодушие с нашей стороны, но другого выхода нет. Потом, когда здесь будет создано африканское государство, мы вернемся в качестве специалистов (она улыбается). А пока мне вовсе не хочется до конца своих дней просидеть здесь в тюрьме, ведь борьба африканцев не касается меня непосредственно.