Агония патриархата - страница 59

Для иллюстрации различия между знанием и пониманием представим себе человека, который исследовал человеческий феномен, известный под названием Любовь, со всех возможных точек зрения: теологической, антропологической, психологической и даже биохимической. В результате мы имеем человека, который все знает о любви, но никогда не сможет понять любовь, если не влюбится сам.

В области знания, как отмечает Клаудио в разделе, посвященном образованию, мы смотрим на мир как на сумму множества проблем. Мы обнаруживаем их и предлагаем для них решения В области же понимания речь идет не об обнаружении проблем, а о своей включенности в процесс трансформации. Благодаря установкам сознания типа «Я не имею никакого отношения к окружающей среде», «Я не имею никакого отношения к природе», «Я не имею никакого отношения к социальным проблемам», мы. превращаемся в специалистов, которые увековечивают проблемы путем накопления решений. Таким образом, мы претерпеваем парадигматическую метаморфозу, то есть глубинную трансформацию, аналогичную трансформации, которая затрагивает в настоящее время наш мир так, как если бы она была лишь огромной совокупностью многих проблем. На основании этого замечания можно сделать вывод о сущности нашего мегакризиса. В процессе своего развития мы достигли такого состояния, в котором мы обладаем огромным запасом знаний, но очень мало что понимаем. Вряд ли это положение послужило бы причиной для беспокойства, если бы огромные проблемы, с которыми столкнулось человечество, не нуждались в понимании, а требовали одного лишь знания.

И все же почему происходит то, что происходит? Все, что мы знаем, мы знаем потому, что наше знание получило выражение с помощью языка. Все, что мы способны познать, ограничивается рамками языка. С другой стороны, то, что мы понимаем, лежит за пределами языка, потому что относится к глубинным атрибутам вещей, которые, как таковые, не могут быть ни описаны, ни объяснены, хотя и могут быть поняты. Возьмем в качестве примера тривиальный случай: ряд рукописей, написанных разными людьми с разным почерком. Во всех рукописях буква «а» написана по-разному: в одном случае с наклоном вперед, в других - с наклоном назад, некоторые буквы написаны жирно, некоторые - тонко, одни с хвостиком, а другие - без хвостика. При чтении текстов мы опознаем все эти буквы как «а», поскольку все они обладают общим атрибутом - «а-ностью». Мы воспринимаем «а-ность» холистически, то есть понимаем ее, хотя не можем ни описать, ни объяснить ее.

Виттгенштейн сказал об этом так: «Мы должны молчать о том, о чем не можем говорить». Здесь-то и скрыта наша постоянная ошибка: мы все стремимся втиснуть в рамки языка.

Если познанное нами может стимулировать рассуждение, то понятое может превратиться только в некое отношение. Поэтому, с учетом сказанного Виттгенштейном, «не существует этических принципов, существуют только этические установки (attitudes)». Как тривиальная «А- ность», так и трансцендентальная этика являются трудными для понимания атрибутами вещей, которые выходят за пределы языка и поэтому относятся к области молчания.

Познание и понимание. Язык и безмолвие. Самая прекрасная особенность языка, несомненно, заключена в его способности придавать безмолвию смысл. Поэтому одна из мер по реконструкции нашей сущности как живых существ, которые, как заметил Клаудио Наранхо, не только фрагментированы, но и способны к целостности, заключается в обучении удивительной роли «эквилибриста» между языком и безмолвием. Это единственное занятие, которое позволяет нам относить к сфере знания то, что принадлежит знанию, и к сфере понимания то, что относится к пониманию.

И, тем не менее, мы неправильно используем язык даже в тех случаях, когда язык бывает полезен. «У каждого поколения своя проблема», заметил Ортега-и-Гасет. К этим словам можно добавить, что каждое поколение получает образование на основе определенного языка. В Средние века господствовал язык, в основе которого лежала теологическая проблематика, то есть обоснование конечных причин. Наряду с другими проявлениями, это привело к появлению монашеской жизни, великих соборов, нищеты, рыцарства и крестовых походов. Читая труды Дизраэли, Гладстона и Бисмарка, мы узнаем, что XIX век был веком возникновения национальных государств. Наш век попал во власть чар искусственного, экономного языка как носителя образов прогресса, роста, развития и современности.