Актуальный архив. Теория и практика политических игр. - страница 9

Общество 70-х годов — это «общество разочарования». Его экономика — это экономика разочарования. Характерные черты — заимствование, подмена созидания добыванием. В самом деле, а во имя чего созидать? Концепции будущего нет, настоящее уныло.

Ситуация поистине трагическая, сложившаяся у нас с вычислительной техникой, имеет своим источником все то же разочарование. Мы-де заведомо хуже, а раз так — зачем надрываться, зачем создавать свои машины?! К чему это приведет? СССР отстал в области вычислительной техники не только от США и Японии, но и от Южной Кореи. Мы производим компьютеров меньше, чем Тайвань, и они хуже по качеству.

Но главное — мы капитулировали психологически. И не только в вычислительной технике. Нет, пожалуй, уже ни одной отрасли, в которой бы мы не продекларировали свою несостоятельность, подчас даже вопреки объективной реальности. И разве не разочарование, не смена ценностных ориентаций легли в основу скачкообразного роста «теневого бизнеса», а если уж называть вещи своими именами, то криминальной национальной буржуазии, заявляющей о своих политических претензиях — пока лишь (!) — в ходе национальных конфликтов?

В массовом сознании возникла и закрепилась как будто сформированная намеренно, забавная, с точки зрения любого серьезного информационного аналитика, иллюзия, что капитализм — это и есть демократия. Идеалом рая земного для советского обывателя стали Швеция, Швейцария, на худой конец — Соединенное Королевство. Не вступая в дискуссии, просто как технолог, как человек, привыкший просчитывать сценарии возможного разворота событий, хочу сказать, что это нам «не грозит», извините, попросту «не светит». А вот колумбийский вариант — эдакий мафиозный тоталитаризм со специфическими оттенками для каждой из союзных республик — теоретически не исключен. Один из отечественных «бизнесменов», очевидно контролирующих южные плодоовощные республики, высказался по этому поводу вполне определенно: «С большевиками покончено, скоро возьмемся за либералов. — И забавно перефразировал Николая Шмелева: — Эффективно то, что безнравственно».

В отличие от наших прекраснодушных «шестидесятников» деятели преступного бизнеса в СССР, контролирующие не менее ста (!) миллиардов рублей, поделили страну на зоны влияния и свободно налаживают связи со своими зарубежными «коллегами», вплоть до откровенного участия в международных «форумах». Они-то прекрасно понимают, что первична политика, а не экономика. Они озабочены прежде всего вопросом о власти.

В обществе разочарования силы стремительно поляризовались. На одном полюсе — официозный камуфляж, хорошая мина. И чем сильней разочарование, тем толще слой грима, тем алей румяна. Сложился своего рода негативный консенсус. Ярмарка 70-х предложила два типа невест — на выбор: румяную куклу или оскобленный скелет. Одержимые игрой в правдолюбство, мыслители в массе своей выбрали вторую модель. Обыватель, жаждущий покоя, — первую. А работники идеологического фронта, занимающие промежуточное положение, как сказано у Чехова, «женились сразу на двух». При тотальном господстве подобной схемы мы с вами уже перестали бы есть, пить, одеваться, не говоря уже — запускать космические корабли.

Борьба с этой схемой — шла. Причем буквально не на жизнь, а на смерть. Увы, об этой борьбе пока еще сказано мало. Боролись те, для кого общественно-политический идеал сохранил свое обаяние. В известном смысле здесь сложился широкий демократический фронт. В него, хотя он не был ни зарегистрирован, ни провозглашен, вошли «спасатели» всех видов: как известные обществу имена, так и безвестные, и столь общественно непопулярные работники «органов» из числа тех, кто пытался остановить коррупцию (другие поддерживали ее, а для одураченного общественного мнения все были одним миром мазаны), и столь же «непопулярные» партийные лидеры, включая члена Политбюро, по поводу преждевременной кончины которого Брежнев плакал[3]. (Леонид Ильич вообще был сентиментален. Или, по крайней мере, с успехом играл эту роль.)

Крайне важно осознать, что, распахивая дверь перед теневыми дельцами, Брежнев опирался не только и не столько на бюрократию, которая была совсем не так монолитна, как это пытаются сейчас изобразить, а на весь негативный консенсус. Трагедия «шестидесятников» состояла в том, что их благородный критический пафос был активно подхвачен и перехвачен! Это нетрудно было сделать, поскольку позитивные модели, творимые «шестидесятниками», не убеждали и убедить не могли. Подобно тому как в конце 20-х годов никто уже не мог заставить сколько-нибудь мыслящие слои верить в то, что торгующий пирогами нэпман «социалистичней» Саввы Морозова, так же в 70-е стало ясно для думающего большинства, что всерьез построенное на частной собственности и крупном капитале общество работоспособней так называемого «рыночного социализма».