Аквариум - страница 6

Потом вдруг я понял, что мне хотелось бы написать: просто рассказ о себе. От лица постороннего, которого интересует, для чего это я там у себя наверху целыми днями стою у окна, выглядываю на улицу, подсматриваю за соседями и при этом, кажется, вполне доволен жизнью.

Я попробовал придумать первое предложение: «Родился я — единственный отпрыск, как выяснилось впоследствии, — в семье супругов Гюнтера и Анны-Марии Шодеров и…» — чушь какая-то. К черту. Вторая попытка: «Мое имя — Бернхард, но все зовут меня Барри, а от пальцев моих пользы ничуть не больше, чем от бахромы на одежде индейца. И все потому, что я никак не могу освободиться от чар молодой женщины по имени Шейри, которая на самом деле — Сандра…»

Лучше, но по-прежнему не то, что нужно. Я больше не хотел думать о Шейри. Третья попытка: «Мой мир рассыпался, когда появилась эта молодая женщина. Ее голос вырвал меня из привычного окружения, которое я до тех пор безуспешно пытался склеить воедино…» Кажется, от этого никуда не деться. Наверное, лучше рассказать всю историю от начала до конца, чтобы объяснить, как я попал туда, где сейчас нахожусь. А потом, может быть, последует и продолжение. Четвертая попытка: «После аварии я стал другим человеком…»

Я так и не включил свет в аппаратной. На дисплее все было видно, а нужные кнопки и рычажки я смог бы найти даже во сне. Я работал в темноте, а она сидела там, где сидела, просто в той же комнате. Шейри вообще из тех людей, которые не переполняют собой пространство — это мне стало ясно еще шесть дней назад, когда она только пришла на запись.

Потом Шейри вдруг спросила:

— Тебе не помешает, если я тут посижу?

Я ответил:

— Нет.

Она подобрала под себя ноги и положила голову на подлокотник. Я выключил мониторы ближнего плана, надел наушники и продолжил свое занятие.

Будучи совой, обычно я понимаю, что пора заканчивать, только когда кровь в моих жилах замедляет течение. Вот и на этот раз наушники я снял и выключил аппаратуру около пяти утра. Шейри спала на спине, повернув голову набок и скрестив руки на животе. Я встал, потянулся, принес из конторы плед и накрыл ей ноги и бедра. Разбудить ее я не решился. От усталости она продрогнет по дороге в гостиницу. Я не выключил маленькую настольную лампу возле пульта, чтобы она не испугалась, проснувшись в полной темноте в незнакомом месте. В прихожей тоже оставил свет на случай, если ей понадобится туалет или холодильник в комнате отдыха.

Но я не хотел бросать ее здесь одну и поэтому сам домой не поехал, устроившись на диване в комнате для посетителей. Я разделся и завернулся в другое принесенное из конторы одеяло.

Всю жизнь я обладал счастливой способностью засыпать почти мгновенно, несмотря на монотонную работу со звуком, а вот сейчас почему-то заснуть не мог, ощущая присутствие Шейри по ту сторону раздвижной стеклянной двери так остро, словно мне пятнадцать и мы с ней в одной палатке. И вдруг мне стало понятно, что я имел в виду, произнося: «Мне просто хотелось, чтобы ты меня не видела». А вдруг она догадается, до какой степени я теряюсь в ее присутствии, что я думаю о ней, вечером, возвращаясь домой, слышу ее голос, стоя под душем, и работаю с ним столь тщательно именно потому, что никак не могу наслушаться. Если бы это не было абсолютно исключено, мне пришлось признаться себе, что я влюблен.

Но мне за сорок, и у меня вот уже одиннадцать лет прочные отношения с моей подругой, которые скорее всего продержались так долго потому, что мы виделись часа четыре, от силы — пять, в неделю. Большую часть времени Сибилла проводит в больнице, у меня тоже редко выпадают полностью свободные дни. Преуспевающая студия звукозаписи, одна работа за другой, бесконечная череда более или менее загруженных дней, когда в свободное время хочется только спать. Альпинист, совершающий постоянное восхождение. Я не был бы ни удивлен, ни возмущен, если бы выяснилось, что у Сибиллы есть любовник. Честно говоря, меня это не интересовало.

Просто я не мог представить себе, что способен влюбиться. Я ведь завален работой, а все остальное волнует меня лишь отчасти, хотя музыка, в создании которой я принимаю деятельное участие, чаще всего не нравится мне. А влюбиться — значит отвлечься от работы. И потом, с женщинами я давно раз и навсегда разобрался. Многолетняя борьба с Сибиллой высосала из меня все соки, и я не сомневаюсь теперь: мужчина и женщина могут быть вместе, только если один из них дурак или притворяется таковым. Не бог весть что, но эта мысль почему-то меня утешала, и я даже стал воспринимать ее как один из законов мироздания. Впрочем, ничего странного — ведь вслух я ее не произносил, а следовательно, никто ее не опровергал, и она сохранила свою изначальную притягательность. И я мог сколько угодно развлекаться, решая, кто же из нас с Сибиллой дурак. Скорее я. В моем кругу — среди музыкантов, операторов, продюсеров — не так уж часто попадались яркие личности, и мой собственный мозг, занятый лишь музыкой да аппаратурой, как-то скукожился. Я читал по три-четыре книжки в год, и то в самолете, когда летел куда-нибудь отдыхать; в кино не ходил вовсе; контакты с окружающим миром ограничивались в основном беглыми взглядами в зеркало, с которым я отчаянно ссорился каждую неделю. У Сибиллы было заметное преимущество: коллеги-врачи, конференции, курсы повышения квалификации.