Аленкин клад - страница 11
— Вот дуреха! — незлобиво обругала самку Аленка. — Не бойся. Не пугайся, милая.
Маралуха, выбравшись из воды, отряхнулась и языком начала согревать крохотного детеныша. Он ушастенькой головкой уткнулся ей между ног и, повиливая хвостиком, жадно припал к вымени.
— Попадись она браконьеру — конец! — поглядывая на маралуху, вздохнула Аленка. — Такое мирное животное и не щадят люди! Какое же надо иметь сердце?!
— Мы же косача не пожалели.
— Ну и что? — насупилась Аленка. — Если бы у нас были продукты, я бы никогда не разрешила тебе его убить.
И не забывай: косач — птица, маралуха — животное. Ну, самца по лицензии убьют — ладно. А вот самку… Да еще с таким ушастеньким… Пожил бы ты здесь, посмотрел бы, как двуногие шакалы все живое губят, — не такую бы песню запел. Конечно, люди не все одинаковые. Наш Елисеевич один раз сам чуть не утонул, спасая такого вот малыша.
А другим — плевать! Они ради проверки глаза на меткость сохатого завалят.
Аленка, Аленка! Милый ты мой таежный человек! Для тебя и звери, и рыба, и камни — святое наследие земли. Ты обо всем говорила с болью и только молчала о себе.
Туман уползал в звенящую от птичьих голосов тайгу. Аленка вытащила из кармана куртки блокнот и стала заносить в него какие-то пометки, — Пометки она подчеркивала жирными линиями, обводила кружочками и тихо напевала «Бирюсу».
Говоруха, покачивая плот на волнах, петляла и петляла по тайге. Когда солнцу надоело стоять в зените и оно стало клониться к западу, Говоруха выбралась из кедрача и помчалась вдоль отлогих песчаных берегов. Аленка спрятала блокнот в карман куртки и озадачила меня неожиданным вопросом:
— Ты женат?
— Успел!
— Любишь?
Отвечать на вопрос мне не хотелось. В молчании я тоже не видел особого резона и решил, как обычно поступают в такие моменты, клин вышибать клином:
— Ты же сама говорила, что люди о своих чувствах признаются не каждому.
— А ты расскажи. Я часто думаю: почему люди вначале женятся, затем — разводятся? Не пойму я этого. Честное комсомольское, до меня это не доходит! У старших начну спрашивать — молчат. А если объясняют, то обязательно туманно, путано. В книгах писатели больше женщин обвиняют и непременно к разводу за уши притягивают колхоз, Сибирь… Обидно, черт возьми, читать такие романы, в которых умные, красивые женщины настоящими подругами жизни бывают только до первого испытания. Неужели все женщины мещанки?
— А разве в жизни не бывает такого?
— А почему? Почему такое случается? — перебила меня Аленка и сама ответила на вопрос: — Мы научились многому: природу покоряем, космос штурмуем… А вот как управлять чувствами, не все знают. Неужели у нас нет умных психологов, которые смогли бы научить людей самому необходимому: беречь свою любовь?
— Прости, но я не консультант по таким вопросам.
— А я думала… — с грустинкой проговорила Аленка. — Эх, ты! А еще журналист! Женатый человек!..
Аленка умолкла и, о чем-то думая, загляделась вдаль. Я, стараясь держать плот на стрежне, навалился на кормовое весло.
На заходе солнца Говоруха обогнула полуостров-балалайку и, заметно сбавляя бег, покатилась по равнине. Аленка повеселевшими Глазами посмотрела на меня и таким голосом, словно доверяла великую тайну, объявила:
— До Лены рукой подать. Проголодался капитально?
— Потерпим.
— Сейчас причалим к рыбацкой сторожке й там перекусим.
Сторожка, окутанная зеленым мхом, мне чем-то напомнила избушку бабы-яги, которую я много раз видел в детстве на картинках. Она, правда, не стояла на курьих ножках и в ее единственное окошко не выглядывала горбоносая старуха с оловянными глазами. Сторожка была срублена на века из толстенных пихтачей, нижние венцы глубоко осели в землю, и от этого она вся перекособочилась, но выглядела не дряхлой, наоборот, крепущей, как дот.
Я попробовал плечом открыть дверь в сторожку и услышал за спиной Аленкин смешок. Она даже не смеялась, а как-то странно, с издевкой похихикивала, словно хотела сказать: «Давай, давай, паря! Посмотрим, что у тебя выйдет?»
Моя бестолковая возня с дверью надоела Аленке, и она начальственным тоном распорядилась:
— Посторонись!…