Алёнкины горизонты - страница 14

Народу на улице было много, но внимания на меня никто не обращал. Наверное, потому что походка моя успела окосолапиться, взгляд образумиться, а одёжка пропылиться. Последнее сыграло немаловажную роль, ибо именно одежда чаще всего диктует нам наши поведенческие стереотипы. К примеру, в bespoke-костюме от Энцо Д'Орси вы вряд ли переведёте бабушку через дорогу, а в полосатой рубашке из соседнего супермаркета вас самого куда угодно переведут. В-общем, слилась я с толпой, стала ещё одной тутошней жительницей.

Оно, возможно, и к лучшему.

Вёдра оказались на редкость тяжёлыми, поэтому я прижалась к обочине и остановилась. Интересно, как я обратно пойду, если уже сейчас спина отваливается? Я перевернула одно ведро вверх дном и села на него.

Прямо против меня оказался какой-то амбар. У входа кривомордый мужик, похожий на одетую в кафтан бочку, держал другого мужика за бороду и тряс, выговаривая сквозь зубы:

— Ешо раз положишь свой гроб супротив моей двери, сам в него ляжешь!

Рядом валялись обломки некой конструкции, которая при наличии богатой фантазии в самом деле могла оказаться гробом. Я посмотрела на вывеску над головами дерущихся — два скрещенных веретена — из чего сделала вывод, что в амбаре находится прядильное производство, а бочонок в кафтане, видимо, являлся начальником этого производства. Только причём тут гроб? Я нахмурила брови: наверное, какой-то застарелый конфликт, уходящий корнями в дремучее прошлое. Я встала, ну их на фиг со своими конфликтами, как бы самой на пряники не досталось.

Побродив минут десять по уличным загогулинам, я наконец-то вышла к кремлю. Кремль тоже изменился, приняв более привычное обличье, то бишь став каменным. Ну слава тебе господи, хоть что-то знакомое. Единственное несоответствие заключалось в наличии рва, глубокой бороздой разделившим будущую площадь Минина на две половины. Один конец рва обрывался к Волге Георгиевским откосом, другой плавно перетекал в Зеленский съезд. Я повернула налево, перешла ров по Никольскому мосту и вдоль кремлёвской стены направилась к Коромысловой башне. Идти оставалось метров сто.

У Никольских ворот меня остановил ратник. Одет он был почти как стрелец с картинки из учебника истории — коричневый кафтан, пояс, сабля, бердыш в руках.

— Куды прёшь? — насупился он, заступая мне путь.

— За водой, — пожала я плечами. — Акулина Степановна направила.

— Степановна? — ратник чуть ослабил напор и стрельнул глазами по сторонам. — Внучка что ль? А чего на Смирновку не пошла? Там же колодезь.

— Так ить, — я постаралась изобразить деревенскую простушку, — куды велели, туды и пошла. На Почайне, говорят, вода вкуснее.

Я так поняла, что жену деда Василя в городе знали хорошо, и что не только я считала её ведьмой. Услышав её имя ратник малость сник, его первоначальная грубость исчезла, а глаза настороженно зашарили по округе.

— Ты одна?

— Ну, — кивнула я и подмигнула лукаво. — А ты проводить меня хошь?

К моему удивлению ратник на моё лукавство не отреагировал: то ли авторитет Акулины Степановны его остановил, то ли я не то что-то сказала. Ну и бог с ним, соблазнять какого-то там ратника в планы мои не входило. Если бы он воеводой был, или боярином, или сыном боярским, тогда я бы постаралась, а так… Всего лишь разминка, чтоб не потерять сноровку.

Ратник шагнул в сторону, освобождая путь.

— Ступай, что ж теперь. Воевода наказал, чтоб в вечор на ту сторону не пущать никого, но коли так… Акулине Степановне поклон передавай. Скажи: Ондрюшка, Мирона-бондаря сын, тебе не препятствовал.

Я кивнула — передам, и пошла дальше.

От Коромысловой башни вниз к Почайнскому оврагу вела узенькая тропинка. По дну оврага в самом деле бежал бурливый ручеёк, и тропинка спускалась прямо до него. Чьи-то умелые руки соорудили над ручьём дощатый помост, чтоб удобнее было вёдра ставить и воду брать. Что ж, вот и добрались. Я взошла на помост, зачерпнула первое ведро — поставила, зачерпнула второе, решила умыться. Склонилась к ведру, протянула ладошки и… Из ведра на меня смотрела лохушка.

Вода беспокойно билась о деревянные края, раздражая поверхность мелкой рябью, но это не помешало мне распознать отражение. Из-под платка на лоб спадали грязно-жёлтые пакли, которые раньше я называла волосами. Щёки впали, губы непонятным образом скривились в скорбную ухмылку, глаза погасли. По шее расползлись серые разводы. Я? Захотелось оглянуться, посмотреть, не стоит ли кто за спиной. Нет-нет, глупо. Глупо вновь заниматься самообманом, выращивать в себе нового червя, который, глядишь, в самом деле выжрет всё изнутри. Но как тогда быть?