Алесия, барышня в бегах - страница 42

— Значит Севелен жив? — поразилась я.

— Я не знаю, как он может быть жив, — честно признался мне инспектор, — потому что его никто нигде не видел. Он, как будто призрак, барышня Уителл.

И этот длинный, длинный день ещё не был окончен. Я всё ещё не добралась до своей комнаты в «Оршойе», я все ещё была с Эбрелом. Он сопровождал меня в такси.

— О чём с тобой хотел поговорить инспектор Виллемс? — спросил меня Эбрел.

До этого Эбрел что-то очень долго говорил — но я даже не смогла услышать, что.

— Инспектор Виллемс спрашивал тебя о взрыве? — спросил Эбрел, так и не услышав ответа на свой первый вопрос.

«Взрыв — полиция — Севелен» промелькнуло у меня в голове. О Севелене я могла говорить, Это было важно.

— Я сказала Виллемсу, что видела Севелена после взрыва, — сказала я Эбрелу, — но инспектор мне не поверил.

Эбрел замолчал. И именно из за этого молчания, — ведь до этого он только и делал, что говорил, я посмотрела на него. И поняла, что он очень встревожен, очень.

— Виллемс тебе не поверил? — переспросил Эбрел.

— Он говорит что от Севелена только куски остались. То есть, он может быть жив, как-то же его волос попал на бомбу…

Мысли мои путались, и я не могла выражаться связно. Но Эбрел понял меня.

— На бомбе, взорвавшейся около Нового шлюза, нашли волос Севелена? — Спросил Эбрел.

— Да. Так что Севелен жив. Наверное. Но инспектор Виллемс, не верит, что я видела его на «Валькирии» после взрыва, потому что после взрыва он должен был быть весь изранен, без рук, без ног… Инспектор подозревает, что Севелена мог спасти Клим. Но я видела Севелена живым и здоровым. После взрыва на «Валькирии» он был жив, здоров, у него были руки и ноги, все него было на месте. На нём не было ни кровинки. Но инспектор считает, что у меня были галлюцинации, и никакого Севелена я тогда, на самом деле, не видела.

— Может, это действительно так? — спросил Эбрел, и в голосе его явственно прозвучало облегчение.

— Нет, это не так, — ответила я Эбрелу. — И это скоро все узнают. Инспектор Виллемс сказал мне, что на Уране есть какой-то экспериментальный аппарат, на нём будет видно, что я на самом деле видела, а что нет.

— Это, наверное, прозвучит нехорошо — сказал Эбрел, наклоняясь ко мне, — но я бы не хотел, чтобы Севелен был жив. Я был очень рад, когда мне сказали что он умер, что от него осталось только несколько фрагментов.

Я не могла осуждать за это Эбрела. Севелен хотел выбросить меня в открытый космос. Я тоже хотела бы, что бы его не было.

— Алесия, я хочу защитить тебя — сказал мне Эбрел, — Я понимаю, что в нынешней ситуации самое разумное — это держаться от меня подальше… Но что, если Севелен хотел убить именно тебя? Если все его действия были направлены против тебя? Ведь полиция утверждает, что свою бомбу он собрал ещё два года назад. Он собрал её, всё время с собою носил… А взорвал тогда, когда тебя увидел. Я не говорю, что ты в чем-то виновата, нет! — Эбрел остановил мои возражения, — Севелен был сумасшедшим. К сожалению, все мы, все, кто его знал, даже не подозревали насколько он сумасшедший. И если он охотится за тобой, то только я смогу тебя защитить.

Но я не верила ни в то, что Эбрел может защитить меня от чего либо, ни в то, что Севелен охотится за мной. Ведь я ничего Севелену не сделала.

— Я смогу защитить тебя, Алесия, — продолжал говорить Эбрел, — я всё для тебя сделаю. Я знаю, как ты любишь петь, я слышал, как ты поёшь, «Оршойя» слишком захудалое заведение для такой певицы, как ты. У меня есть деньги, я найму тебе учителя, я дам денег на твою карьеру певицы. О тебе узнают все.

Эбрел сделает из меня певицу? Всё, что он говорил до того, не имело для меня значения. Но он мог сделать из меня настоящую певицу.

— Я всё, что хочешь, сделаю для тебя, — сказал Эбрел.

И он взял меня за руку. Я помнила все его прикосновения, и он всегда был груб, он как будто всегда хотел лишь подчинить и унизить — но не сейчас. Сейчас он держал мою руку осторожно, бережно. И я, наконец-то, разобралась в своих чувствах к нему. Я никогда не хотела встреч с ним, когда его не было рядом со мной, я искренне желала больше никогда с ним не встречаться. Но когда он был рядом, всё было по другому. Он притягивал меня — и отталкивал одновременно. Мои чувства к нему колебались от влечения к отвращению, и пусть влечение это было не настолько сильным, чтобы потерять голову, ничего подобного до этого я не испытывала. «Кто знает, может, это и есть любовь?» — подумала я, ощущая дрожание рук Эбрела. Может, пресловутая любовь, о которой столько написано и спето ощущается именно так? Да, Эбрел поступил со мной плохо, и, наверное, он плохой человек… Или нет? Этого я тоже никак не могла понять, по крайней мере, не в тот момент, когда Эбрел смотрел на меня. «Твои глаза — отверстые могилы» — так некстати промелькнула в моей голове слышанная где-то строчка стихов. Да, взгляд Эбрела не был добрым, но ведь он готов был женится. Он хотел помочь мне сделать карьеру певицы. Он, может, не был добрым, но он хотел загладить свою вину, он был щедр.