Алмазная грань - страница 54
— Работу, — неохотно ответил Костров. — Что это ты пристал: ляляй да ляляй. У меня, поди, имя есть: Василий Микитич Костров. Мы по плотницкой части мастера, — горделиво добавил он.
— Обиделся? — подходя, спросил хозяин землянки. — А чего я сказал? У вас дядя кличут, у нас, мордвов, — ляляй. Меня в Райках зовут Яку-ляляй, по-вашему — дядя Яков.
Василий молча поглядел на Якова. Высокий, с небольшим носом, жидкими, свисающими усами и клочковатой русой бородой, хозяин землянки напоминал хрупкий белесый картофельный росток, появившийся в темноте подвала. Глубокие морщины покрывали мучнисто-бесцветные щеки Якова. Воспаленные красноватые веки тоже подтверждали, что хозяин землянки здоровьем похвастаться не может.
— Ты что хилой такой? — не выдержав, спросил Костров. — Ровно в могилу собираешься.
— Скоро и лягу, — спокойным, равнодушным тоном, словно речь шла о ком-то другом, согласился Яков. — Работать уж не могу. Загубил себя на заводе. Чистую рубаху и порты себе приготовил. К богу-то чистым надо идти.
— Да ты что? — возмутился Костров. — Без времени себя отпевать начал. О жизни думать надобно. Дети, поди, есть?
— Есть девка, — ответил Яков. Немного помолчав, он слабо улыбнулся и смущенно добавил: — О жизни, говоришь, надо думать? Дума силы мне не прибавит, ляляй Василь. Вся сила здесь осталась, как вода в песок убежала. И во мне теперь будто песок насыпан: к земле тянет. Песок-то в горстке легкий да мягкий, а как много его засыпет, не выберешься. Ой, много! С головой засыпал Якова Вильдяскина, и выбраться силы нет.
— Какой песок? — удивился Костров.
— Обыкновенный. С речки его возят. На заводе из песку стекло варят, а я его сею. Горы свернул. Хлеб в горле останавливается, словно и он из песку.
— Видать, здорово он тебя сокрушил, коли душа от пищи устраняется. А у меня работа хорошая, веселая: теши да пили, не ленись. Люблю, когда смолой пахнет. Словно в лесу. И от рук дух легкий. Поработаешь — быка, кажись, сожрешь. Я и по плотницкой, и по столярной части. У меня дело из рук не уйдет, я до работы лютый...
Расхваставшийся Василий внезапно спохватился. Смущенно взглянув на хозяина, плотник прибавил:
— Ты бросил бы песок-то. Хочешь плотничать со мной? Я научу. Рамы себе сделаешь, а то темень какая в избе.
Язык Кострова с трудом повернулся назвать эту жалкую грязную нору избой. Яков оглядел свое убогое жилище, словно в первый раз видел его, и равнодушно согласился:
— Верно, темно.
— Вот и надо хорошие рамы сделать.
Яку-ляляй вздохнул и отрицательно покачал головой:
— Нельзя большие окна. Максим-управляющий узнает, с завода прогонит.
— Прогонит? — недоверчиво переспросил плотник. — За что?
— Боится Максим, стекло с завода воровать будут. Не велит большие окна делать.
— Чего ему бояться? Ты купить, поди, можешь.
— Купить? Украсть можно, а купить нет. Максим в Райки хорошее стекло не продаст. Нам со склада битые листы дают. «Для вас, мордвы неумытой, и этакое сойдет», — говорят. «За хорошее стекло в городе настоящую цену заплатят, — Максим сказал. — А с вас чего возьмешь?» Да и тепло у нас в Райках берегут. Зимою с маленьким окошком лучше, а летом дверь открой — и светло будет, не хуже, чем у калил в избе.
— Это что еще за калилы?
— Управитель Максимка их пригрел. Душа у него кривая. В Райках калилы не живут. У них денег много, за деньги Максим целый порядок в поселке продал. Там калилы избы поставили — одна другой краше. Во дворе две, а то и три лошади, гляди, есть. Калить прибыльно, только не всякий может. Кажись бы, просто: оглобли обжечь немного и телегу. Запряги лошадь, поставь икону и езжай побираться. Погорельцев везде жалеют — последним с ними делятся. Я вот не сумел. Собирался — и не поехал. Совесть измучила.
— Плохо с совестью жить, — заметил Василий. — Тягота одна, а пользы нет.
— Ой, врешь, ляляй, — забеспокоился Яков. — Как можно без совести?
— Можно. Я по свету немало шатался, нагляделся. Кто с совестью живет — хлеба не видит, а кто про нее не думает — щи с убоиной всякий день ест. Вот и прикидывай, как лучше.
— А ты сам-то как живешь?
— Обо мне речь молчит. Я человек легкий, перекати-поле. Весной подует ветерок — не ищи меня: домой ушел.