Амадеус - страница 3

Наутро появляется Дроссельмейер. Он застает Мари в кухне, где она готовит завтрак, и, как раз, разливает кофе во множество чашечек из тончайшего китайского фарфора. Увидев крестного, она кивает ему и тут же ставит на стол еще одну чашку. На высоком детском креслице сидит Амадеус и откусывает маленькие кусочки от сахарного печенья, держа его обеими лапами. Мари ставит перед ним в ряд семь чашек кофе, и каждая из семи голов наклоняется и вытягивает губы трубочкой. Через секунду все семь чашек пусты, и только теперь Мари присаживается сама и как вежливая хозяйка пытается занять гостя разговором:

— Дорогой крестный, — говорит она, — Что тебя заставило прийти к нам в эту пору и, — Мари выглядывает в окно, — в такую погоду?

— Дорогая Мари, — в тон ей церемонно отвечает Дроссельмейер, — меня вызвала ваша матушка. Она позвонила вчера поздно вечером и была очень-очень взволнована.

— А что стряслось? — удивляется Мари. — Все здоровы, никто не заболел.

— Дитя мое, — говорит Дроссельмейер, прижимая к груди ладони с переплетенными пальцами так сильно, словно каждое слово ему приходится выдавливать из себя вручную. — Дитя мое, мне сообщили, что Амадеус множественно покусал собаку. Так ли это?

— Пустяки, — смеется Мари. — Я помазала ранки йодом, и все уже прошло.

Но крестный кажется озабоченным:

— Мари, — говорит он строго, — проблема в том, что Амадеус продолжает расти и становится опасным. Сегодня он покусал собаку, а завтра может загрызть человека, если тот ему не понравится.

— Не обязательно. Ганс рычал на меня.

— А человек может накричать на тебя или даже замахнуться. И что тогда будет?

— Я же не вывожу его на улицу, а Ганса теперь запирают в будке. Ничего не будет.

Дроссельмейер закатывает глаза к потолку и выдает заключительный аккорд:

— Я думаю, — говорит он, — что Амадеуса нужно утилизировать.

Мари вздрагивает:

— Что?

— Уничтожить и останки пустить на генетический материал для опытов.

Мари бледнеет:

— Ты хочешь его убить?

— А что делать? — разводит руками Дроссельмейер. — Я должен это сделать.

Амадеус вдруг бросает недоеденное печенье на пол и, в мгновение ока, выбирается из своего высокого стула. Он бросается к Мари, дрожащими лапками обнимает ее и утыкается всеми мокрыми носами в ее пухлые щечки. Она тоже крепко обхватывает его, чувствуя через свитер острые коготки, царапающие кожу.

— Не бойся, — шепчет она, обливаясь слезами. — Я не позволю ему сделать это. Гадкий крестный, как ты можешь говорить такие злые слова? Твои подарки приносят только печаль. А твои сказки — это самые жестокие сказки на свете. Я помню одну, в которой ты убил целое семейство мышей, которые никого не убивали, а съели лишь немного сала. Такова победа добра над злом? Нет, такое добро и есть самое настоящее зло. Убить целый род, потом обвязать трупы пестрыми ленточками и водить от радости хороводы. Ах да, я забыла, самое главное, присыпать все сахарной пудрой, чтобы уж совсем тошно стало. Амадеуса я тебе не отдам!

Дроссельмейер замечает взгляд, которым она награждает своего любимца, и решает действовать хитростью, но во что бы то ни стало, добиться своего — обезопасить этот дом. Но говорить об этом решении еще рано, чтобы не получить куда более ужасные последствия. Поэтому он тихо говорит:

— Не смотри так пристально в его глаза. Wenn du lange in einen Abgrund blickst, blickt der Abgrund auch in dich hinein. Что означает: «Мари, не вглядывайся в эти глаза. Они глубоки и могут затянуть тебя как в омут. И что ты будешь делать, когда эти глаза точно так же взглянут на тебя?» Или что-то в этом духе.

И тогда Мари отвечает, выказывая присущую рассудительность, не изменявшую ей даже в детстве:

— Schlachtfelder sind wir allesamt, auf denen G;tter sich bekriegen. Фразу можно перевести так: «Крестный, мы всегда, всю свою жизнь находимся на полях сражений, на которых, на самом деле сражаемся не мы, а боги».

В эту минуту Дроссельмейер вдруг понимает, что Мари сильно выросла и поумнела, и не стесняясь, ставит себя на одну доску с ним, бывшим старшим советником суда. Это открытие не то, чтобы очень потрясает, но оставляет в душе нехороший осадок. Потому что ребенок должен оставаться ребенком для того, чтобы его можно было учить, воспитывать и розгами выбивать дурь. А иногда и хвалить, но в очень умеренных количествах. По праздникам.