Америка, Россия и Я - страница 30
— Картошка‑то гнилая!
— Дайте жалобную книгу!
— Кому жаловаться?
— Радуйтесь, что такую дают!
И все радуются. Мы — не брильянты на чёрной фольге! Мы — простая картошка на контейнере, и глазки у нас грязью залеплены.
Слышу голос Дины:
— Хотите зайти в музей?
Вот этого я не могу сейчас. Извините меня, все художники мира, все гениальные картины затмились в глазах живыми натюрмортами, и горькой обидой своей принадлежности к грязной маленькой картошке. Кому жаловаться? И на кого?
Вечером нас попросили зайти на чай-вечеринку соседи, живущие напротив, увидевшие первые объявления в газете и сообщившие Гершону и Дине о розысках.
Как зеркальный двойник — можно даже изучать, как действуют законы отражения — был дом соседей. Ничего не отличалось в убранстве их дома: такие же обширные пространства гостиной, заполненные стоящими посредине диванами, пластиковые ковры на полу, шёлковые цветы такого же фасона — воланы на шторах; правда, в этом доме шторы были другого цвета, светло–сиреневые, а у наших кузенов — просто сиреневые, без всякой пестроты.
Сразу предложили рюмочку вина, с ней ходила я целый вечер, все остальные делали то же самое — ходили с рюмками. На маленьком столике стоял белый соус — «dip», туда все макали хвостики моркови, нарезанных огурцов и нарезанных зелёных палочек, но я их названия не помню.
На другом столике стояли орешки, посыпанные чем‑то белым, и неизвестные пищевые палочки.
— Как поживаете?
— Хорошо! А вы?
— И мы хорошо!
— В России холодно?
— Да, холодно. Но страна большая: климат разный.
Пришли другие люди и спрашивают тоже:
— Как поживаете?
— Хорошо! А вы?
— И мы хорошо!
Через минут пятнадцать пришли соседи из противоположного дома, спросили:
— Как поживаете?
— Хорошо! А вы?
— И мы хорошо!
— Мои родственники тоже из России. Как погода в России? Холодно? Страна тоже большая?
Ритуальный разговор продолжался до тех пор, пока хозяева не стали показывать слайды своего путешествия на какие‑то южные острова. Не понимая английского, я ничего не вынесла из их объяснений про острова.
— Было приятно познакомиться!
— И нам приятно познакомиться!
— Какой приятный вечер!
— Спасибо!
— By‑by!
— By‑by!
— Спокойной ночи!
— До свидания.
Накануне вечером Яша позвонил мэру:
— Ли, я здесь! — сказал Яша.
— Я очень рад, — отвечал мэр, — завтра в час дня я пришлю за вами машину.
В машине, приехавшей за нами, был шофёр в фуражке и рация. Шофёр через каждые пять секунд весело сообщал в рацию, где мы находимся: «Вашингтон! Зеленая! Бульвар Обогащения! Университет! Главная улица!»
Подъезжаем: в ста метрах от мэрии, на широкой лестнице телевизионные репортёры и телевизионные камеры; только машина приблизилась совсем к лестнице и хлопнули дверцы машины, — по ступенькам сбегает мэр навстречу, тютелька в тютельку — динамично, красиво.
Мэр обнял Яшу, пожал руку мне, поднял на руки Даничку, похлопал по плечу Илюшу.
Мэр уже не выглядел усталым и задумчивым, как в Ленинграде, — видно, климат действует, — а весь блестел от новизны одежды: костюм в полосочку с галстуком красного цвета, с уголком платочка, видневшегося из верхнего кармана. Деловой, улыбчивый, обходительный, неузнаваемый.
В приёмной вопросы корреспондентов о том, как мэр нам помог выехать, как нам нравится в Америке. Яша отвечал, а я просто улыбалась.
Журналисты безудержно задавали один и тот же вопрос:
— Как вам нравится в Америке?
Или я только его могла разобрать? Как… в Америке?
И опять, как в Америке? И записывали, удлиняя Яшины выражения в целые страницы.
Моё американское мычание один журналист представил так, что никто и не догадался, что говорит глухонемая. Один чёрный–негр говорил с еврейским акцентом, оказывается, он вёл передачу: «Как мэр помог выехать еврейской семье из Советского Союза».
Не сразу увидев, что нас прямо живьём показывают по телевизору, я делала вид, что всё понимаю; когда же прямо на меня навели дуло телевизионного аппарата, то я продолжала делать то же самое.
На следующий день была большая статья в газете — «Как мэр помог выехать еврейской семье», — и несколько раз передавалось по телевизионным новостям то же самое. Все евреи города Сиракузы, встречая нас на улицах, узнавали, восхищались поведением мэра: