Америка, Россия и Я - страница 33

Слова и выражения похвал заимствуются друг у друга.

Составленное для Яши коллективное произведение было разослано в сто пятьдесят разных мест. На него откликнулись сто десять или сто одиннадцать — отказами; некоторые промолчали.

Культура «отказов» в Америке развита, как поэзия в России: — читать «отказ» — одно удовольствие.

«Вы один из самых достойных, талантливейших, ярких и одарённых, но к сожалению,… или — мы вас не заслужили, или, — к сожалению, в этой области отыскался ещё один, не лучше, не умнее, не талантливее вас, просто — с большим опытом в этой специфической области изучения пауков и тараканов верхнемелового периода, среднего отдела, нижнего яруса мезозойской эры.»

Получив сто с лишним таких обворожительных «отказов» — хранимых нами для взаимствования слов и обучения вежливости, — Яша был приглашён на первое интервью. Тогда Яша стал читать книги с разными советами, как вести себя на интервью. Особенно Яше понравилась книга «Moving Up» — «Ступеньки наверх», где подробно описывалось, как поступать, как быть одетым, как отвечать на вопросы.

Лёва отверг сразу же Яшин замшевый австрийский пиджак, как вызывающий раздражение интервьюирующих своей элегантностью, а принёс чей‑то, кажется своего племянника, более подходящий.

Самое загвозистое — с зарплатой, если вдруг спросят: «Какую хотите?» По указаниям нашего Лёвы — «не давать себя облапошить»; по советам в книге — ответить: «Я рассмотрю ваше предложение».

Не отвечать сразу — «сколько дадите», или прямо — «хочу столько». Вдруг недооценим или переоценим себя?

А если неожиданный вопрос: «Любите ли вы свою жену?» Что отвечать? Скажешь: «Люблю», — завысишься так, будто в замшевом пиджаке, а если ответишь отрицательным образом — плохи твои шансы. На этот вопрос никто правильно ответить не может, и его не задают.

Неожиданных вопросов не бывает. Ко всему можно подготовиться. Не курить в лицо спрашивающих, не напиваться, как свинья, если позовут пообедать; вести себя, как человек, одетый в нормальный пиджак, — не от Диора, но и не в майке.

Неожиданное произойти может после: вам на интервью улыбались, будто ели рахат–лукум, показывали кабинет, где вы будете сидеть, назначали зарплату; так было у Яши в Вашингтонском университете, в Сан–Луизе. Он вернулся с интервью не на самолёте, а на крыльях, и через неделю — обворожительный отказ. Сладость слов о твоём величии — ужас как тебя не обрадует.

Нам трудно понять, как относятся к нам вежливые люди.

Мы огорчались и снова рассылали Яшино резюме.

Звонит Яша из Вашингтона, радостно сообщает:

— Тут на конференции встретил профессора Хейза, сообщившего мне, что меня примут на работу в его группу в обсерватории «Lamont Doherty».

— Яша, только что я получила письмо от директора этой обсерватории, где пишется «к сожалению, мы нашли другого кандидата».

Ожидали, надеялись, опять ожидали и опять надеялись, и огорчались.

Самые замшелые колледжи, не обозначенные ни на одной карте; никто не знает, есть ли они, — отказывались от Яшиных услуг. Никогда мы не узнаем причину неприглашённости. Наверно, их нет на самом деле?

К сожалению, наши ожидания очень ссорились с нашими не–ожиданиями в Америке.

После семи месяцев поисков Яша получил должность на один год и восемнадцать тысяч жалования. Если каждый день года считать, как отдельный год, — то вечность, а если каждый цент, — как доллар, — то больше миллиона.

Как считать и откуда начинать отсчёт? Длиннее срока тогда для нас не было. Мы забыли о времени.

Из Нью–Йорка мы выехали на машине наших друзей, Гали и Андрея Трегубовых, имеющих и права, и большую машину, прицепив к их машине прицеп. Вся Америка покрыта цепью прицепов: тут взял, там сдал, куда приехал. Размер прицепа определяется перевозимым тобою имуществом. У нас прицеп был самый маленький, для книг, картин и столика с помойки.

До этого с нами ездил бюст Яшиного отца работы скульптора Криворутского. Отцу было отказано в выезде из Советского Союза. Вместо него мы привезли его гипсовое изображение, непонятно с какими целями — то ли для показа типажей приличных евреев, какие водятся или водились в России, то ли для символа? — я не спорила.