Америка, Россия и Я - страница 48

Дома христиан увешиваются всяческими украшениями, на какие только способно воображение и возможности дома; блёстки, венки, звёзды, мишура, гирлянды из лампочек всех размеров, цветов и ритмов подмигивания развешиваются вокруг крыш, труб, карнизов и деревьев, перемигиваясь и переливаясь. Перед домом выставляются изображения Деда Мороза, девы Марии.

Очень популярна скульптура хлева–яслей, где родился Христос, со всеми участниками, с Пресвятой Девой, Иосифом, с ослом и быком, согревающими дыханием младенца; и даже звезда, предсказавшая его рождение, висит на каком-нибудь дереве.

В домах, где празднуют Хануку, выставляют в окна свечи, в честь чудеснейшим образом найден ного сосуда со священным елеем, для возжигания семисвечника.

В наше первое американское Рождество через главную улицу Блаксбурга перекинули канаты с зелёными ветками и большими позолоченными колоколами из папье–маше. На домах развесили венки, такие у нас в России возлагают на мемориальные памятники и могилы.

Моя сестра, приехав в первый раз в Америку в Рождество и увидев в аэропорту развешанные венки, решила, что произошла авиационная катастрофа.

Около дверей магазинов появились Деды Морозы — Санта–Клаусы, звонившие в настоящие колокола, раскачивая их, собирали рождественские пожертвования в подвешенные на треногах казаны, для спасения бедных. В праздник «Сатурналии» рабы освобождались на несколько дней, и одевались патрициями.

Город всем своим убранством зелёнокрасными красками выражал полную готовность праздновать день рождения.

— Готовы ли вы к Рождеству? Приобрели ли вы подарки? — спрашивали нас знакомые люди. Угнаться за потоком подарков мы ещё не успели, но купили и принарядили небольшую ёлочку, перед тем как пойти на праздничный обед к Филис, в канун Рождества, в сочельник.

Моя рязанская бабушка Таня проводила сочельник в особо строгом посту, она называла этот пост «Филиппов» и ела только «сочиво» — сушёные хлебные зёрна, разбавленные водой. Мы поста не держали, а вдохновенно собирались на обед — разговляться.

Праздничный стол был накрыт скатертью, расписанной зелёными ветками и красными колокольчиками с позолотой, такого же рисунка были тарелки из бумаги, маленькие и большие; полиэтиленовые стаканы, салфетки — всё в краснозелёных красках, и даже вилки и ложки обёрнуты лохматенькими красно–зелёными шнурочками. После того как из посуды поел и попил, всё выбрасываешь; тарелки, вилки, ложки, ножи, стаканы идут в мусор, не утруждая хозяйку, а только огорчая защитников природы — куда всё это складывается?

Для Филис приготовление обеда не составляло чего‑то главного, я заметила эту американскую женскую особенность: хозяйка заполошенная на празднике не бегает — без русской одержимости всех накормить, напоить.

Я в свой первый американский день рождения решила поразить знакомый Блаксбург русской кухней и что русские не лыком шиты (по привычке). Три дня готовила, изощрялась по рецептам «Елены Молоховец» и «Самобытной кухни»: зашивала курицу, набив её грецкими орехами, протёртыми вместе с омлетом и всякими пряностями, одевала селёдку покрывалом из разных овощей. Заправляла. Томила барашка в гранатовом соусе. Утомившись, сама на празднике не хохотала, не беседовала, почти что всех ненавидела, но получила комплименты о русской кухне и приготовленных блюдах. Муж Филис, Роберт, даже решил отправить Филис в Россию, чтобы она научилась исхитряться из ничего делать что‑то. Потому как я рассказала, что русские в этом — мастера.

В Сочельник у Филис рождественский обед был традиционным, состоявшим из громадной индюшки с медалями и кружевами на лапах, сидевшей в печке с самого раннего утра. К индюшке подавался кисло–красный соус из каких-то ягод и — чудовищное количество сладостей детского вкуса: чёрно–зелёных тортов, фиолетовых кексов, серо–буро–малиновых лепёшек, печений. Ядовитость раскраски американских кондитерских тортов, бросившаяся мне в глаза, оказалась, по словам матери Филис, совсем не опасная:

— Они лёгкие, не такие, как европейские, и вкушение их так не беспокоит, как кажется.

Пока дети расхватывали сладости, я разговаривала с отцом Филис — банкиром из Нью–Йорка, приехавшим на праздник. Увидев первый раз людей из Советского Союза, он спросил: