Амурские версты - страница 29
— Господи, а я подумала, что ты прямо сейчас женить их хочешь.
Ванюшка заявился под утро. Хотя и был он уже служилый казак, а отец у него всего малолеток, побаивался парень родителя. С опаской открыл Иван дверь, тихо пробрался к своей лавке и начал раздеваться. «Спят старики, — решил он, — и мы на боковую». Но Мандрика дремал не дремал в эту ночь, не поймешь, и Ванюшку сразу услышал.
— Иван! — окликнул он.
— Ну, я, — отозвался молодой казак, досадуя: «Начнет, мол, сейчас батя выговаривать и поспать не даст. Сам-то дрых, что ему».
— Слышь-ка, Иван, — заговорил Мандрика, — порешили мы с матерью поутру к Насте сватов засылать.
Молчит Иван, ждет, что отец дальше скажет, а сам думает: «Это у него присказка такая. Скажет сейчас: полуношничаешь все, а нам собираться надо. Узлы вязать. Вон Эпов ни коня, ни корову еще не привел, а ты все носишься. И заботы у тебя никакой в башке нет».
— Что молчишь-то? — начал сердиться Мандрика. — Аль тебе Наська не мила? Что ж тогда все к ней прибиваешься? Невдомек тебе, что деваха-то одна осталась.
В темноте со вздохом шевельнулась мать, видать, рот перекрестила. Понял Иван, что не шутит отец, и от радости замер.
— С ней был? — опять спрашивает Мандрика.
— С ней. А с кем же еще?..
— Ну так как ты думаешь-решаешь?
— Да я хоть сейчас согласный! — вскочил Иван. — Давайте, я к ней враз сбегаю. Предупрежу.
— Ну, ин и ладно. Ну, ин и добро, — помягчал старик.
— Спи ужо, — подала голос мать, — утро вечера мудренее.
На следующий день все и порешили. Не оставалось времени сватов засылать, соблюдать старые обычаи, как надо.
Смазал Иван дегтем сапоги, расчесал Мандрика деревянным гребнем бородку, и пошли они через огород в соседский дом.
Настя не ожидала гостей, стоит у грядки в огороде, подоткнув юбку, тяпает траву в борозде.
— Бросай, красна девица, работу, — поздоровавшись, сказал Мандрика. — Пошли в избу. Дело есть. Есть, есть дело.
— Вы заходьте, я зараз, — бойко откликнулась Настя.
Дом у Пешковых был попросторнее, покрепче, чем у Мандрики, печка с лежанкой поаккуратней. А остальное все так же. У стены лавки. Между двумя окошками на Аргунь — стол. От стены до стены под потолком у печки жердь, одежку зимой сушить. Полка с глиняными мисками да деревянными ложками, а за нее подоткнут еще с весны пучок верб, перевязанный ленточкой.
Сели гости на лавку. Мандрика на посошок оперся, Иван к стене прислонился, ждут. А Настя замешкалась, забеспокоилась. Хотя старый Мандрика часто в их доме бывал, и Ванюшка по делу и не по делу забегал, а тут задумалась Настя: зачем это они? Может, Ванюшка проболтался про их уговор: как только обстроится он с отцом и матерью в новой станице на Амуре, так и приплывет за ней. Вчера ночью они только про это и говорили. «Самое позднее зимой по первому льду прикачу», — обещался Иван. А тут вот пришли. Может, дядька Мандрика против… «Ох, если откажется от меня Ваня, пропаду я».
Робко, будто не в свой дом входила, переступила Настя порог да так, потупившись, и стала, не закрыв двери.
«Ладную девку выбрал Иван, — подумал Мандрика, — не хуже моей Марфы, когда она молодкой бегала».
— Да ты проходи, голубка, проходи, — сказал он. — Или Ваньку стесняешься? Так он у нас не кусается.
Иван тоже собрался сказать что-нибудь веселое, да охватила его непонятная робость, потупился, как и Настя, сидит, молчит, а ведь парень бойкий.
Бьется в оконце ожившая муха, перекликаются на берегу казаки и казачки, собравшиеся в Стрелке из разных станиц в ожидании переселения. Ругают начальство, что загодя на месте не предупредило, сколько пудов груза с собой брать. Только в Стрелке и узнали. А куда добро, что сверх пятидесяти пудов с собой взяли, куда его? Бросать жалко, родных в Стрелке, кому можно отдать, нет. Покупать никто не хочет. Но сюда в хату все эти голоса доносятся как гусиное «га-га». Молчит Настя. Хотела она пройти к лавке и сесть, да ступить не может. Улыбнулся Мандрика про себя: растерялась девка, догадывается, почто пришли, али не догадывается? Тут бы издали, как положено, начать, да времени на окольный разговор нет. А раз такое дело, надо прямо говорить.