Анархия в Сибири [сборник статей] - страница 11

Держа слово и карая за измену, артель поддерживала дисциплину в своем кругу и сберегала свое собственное существование.

Она знала, что при некоторых обстоятельствах честность — лучшая политика, но если обстоятельства менялись, то артель санкционировала обман и вероломство, не руководствуясь благородными мотивами. Каждая арестантская партия делилась на преступников, приговоренных к каторжным работам, и ссыльнопоселенцев. Каторжники старались избежать своей участи и часто менялись именами со ссыльными. Делалось это просто. Партия насчитывала около 400 человек, и конвой менялся через два дня на третий. Никакой конвойный офицер не мог за три дня запомнить в лицо 400 арестантов, поэтому если на перекличке Иван Петров отзывался вместо Петра Иванова, то никто не замечал подлога.

В каждой партии имелись пьяницы, сосланные крестьянской общиной на поселение. Такой забулдыга, проиграв в карты одежду и паек, готов был за бутылку водки или за 5-10 рублей продать свою душу. Каторжник, обычно смелый и опытный рецидивист, у которого водились деньги, предлагал голодному, мечтающему о водке ссыльному: «Сменяйся со мной именем и иди за меня на каторгу, а я дам тебе шубу, пять рублей и штоф водки. Ты недолго будешь в рудниках. Пережди, пока я не дойду до места поселения и не сбегу оттуда, а потом объяви начальству свое настоящее имя. Твое дело посмотрят, убедятся, что ты не я, и сошлют тебя на поселение, и все закончится хорошо». После этого разговора опасный преступник, приговоренный к пожизненной каторге, отправлялся на поселение в какую-нибудь деревушку и вскоре оттуда сбегал, а мелкий мошенник и пьяница шел в нор-чинские или карийские рудники.

Пешком вокруг света

Каждое лето арестанты убегали в тайгу, и на протяжении двух-трех месяцев от Кары к Байкалу тянулась непрерывная череда беглых. Сигнал к этой ежегодной эмиграции подавала кукушка. Первые звуки кукования давали знать, что жить в лесу уже можно. Армия «генерала Кукушки» доходила в Сибири до 30 тысяч человек. Большинство беглых осенью возвращались на прииски под другими именами и проводили зиму в кандалах. Зато они три летних месяца дышали свежим воздухом среди лесов, гор и степей.

У многих арестантов страсть к бродяжничеству переходила в настоящую манию. Они вряд ли рассчитывали навсегда уйти из тюрьмы и хорошо знали, какова жизнь беглого бродяги, которому приходится месяцами питаться ягодами и кореньями, спать на сырой земле и каждый час глядеть в лицо смерти. Но, несмотря на это, они не могли спокойно слушать кукования и испытывали страстное желание бежать.

Один чиновник тюремного управления на Каре рассказывал: «Был у меня слуга из арестантов, неисправимый бродяга, убегавший каждое лето единственно ради удовольствия вести бродячую жизнь. Он претерпевал ужасные страдания, не имел никакой надежды убежать из Сибири и рано или поздно возвращался обратно в кандалы и строго наказывался. Но ничто не могло отучить его от побегов. Наконец, когда он уже состарился и поседел, однажды он пришел ко мне весной и говорит: “Барин, сделайте милость, посадите мене в тюрьму”. “В тюрьму? Зачем? — спросил я. — В чем ты провинился?” “Ни в чем, но вы знаете, что я бродяга. Уж сколько раз я сбегал, и если меня не запрут, то я опять убегу. Сделайте милость, велите запереть меня в тюрьму. Теперь я стар, не выдержу жизни в тайге и не хочу бежать. Но как только услышу, что генерал Кукушка зовет меня, так непременно опять убегу. Сделайте милость, велите запереть меня в тюрьму, чтобы я не мог уйти!”».

Чиновник исполнил желание арестанта и продержал его в тюрьме большую часть лета. Его выпустили, когда жажда побега миновала, и он стал спокойным и покорным, как всегда. Было что-то трогательное в этой невозможности для старого бродяги устоять перед соблазном свободной, богатой приключениями жизни, когда он слышал голос кукушки. Подобно Одиссею, который велел привязать себя к мачте корабля, чтобы не соблазниться пением сирен, этот старый каторжник просил запереть себя в тюрьму, чтобы кукушка не будила в нем воспоминание о свободе.