Ангел мой, храни меня - страница 18
-Послушайте, Александра, я хочу пригласить Вас в гости. Я с теткой живу. Сегодня, по случаю воскресенья, у нас шаньги с картошкой. Конечно, это не пироги, но все же... Тетка будет очень рада, если Вы придете, и я тоже буду рад, - упавшим голосом закончил он.
Она молчала, даже не удивившись, что он знает ее имя, и Цветков понял, что совсем не убедил ее и должен еще что-то сказать, чтобы она не смогла отказываться. Это был его шанс, и он должен был использовать его, иначе... Что могло быть иначе, он боялся и думать, и, преодолевая застенчивость, вновь заговорил:
-Посмотрите на меня. Меня зовут Василием. Я Вас уже видел и очень хочу с Вами познакомиться. А шаньги у тетки очень вкусные. Вы когда-нибудь шаньги ели? Ну, пожалуйста...
Последние слова юноша произнес таким просительным тоном, что удивился сам. Красноречие его иссякло, оставалось только ждать ее решения. Она, наконец, вытащила из варежки руку и тонкими бледными пальцами провела по щекам, вытирая их, потом подняла на него глаза, казавшиеся еще большими на худом лице, и тихо проговорила:
-Вы ведь меня совсем не знаете, если бы знали, так, наверно, и не пригласили бы... Я ведь здесь на поселении.
Цветков неожиданно рассердился на себя и на нее и довольно резко произнес:
-Послушайте, мы только один раз говорим об этом и больше никогда... слышите, никогда... Я все знаю, а чего не знаю, так того мне и знать не положено. Я на войне тоже не в игрушки играл и в людях немного разбираюсь. Вам не надо ничего объяснять, ничего бояться, ни о чем плохом думать, я только приглашаю Вас в гости к нам с теткой. И все...
Она продолжала смотреть на него, опять не высказав удивления, что он знает и о ее судьбе, потом так же тихо сказала:
-Да не волнуйтесь Вы так, я согласна.
Красноречие опять покинуло Цветкова, и они молча пошли по направлению к его дому. Да и о чем было говорить? О прошлом - нельзя, о будущем - рано, а общее настоящее было так коротко, да и подобное знакомство как-то не располагало к легкости в общении.
Тетка встретила их радостно, да и было отчего: такое счастье, что Васенька с войны живым вернулся, так вот и девушку в дом привел, видать, услышал Бог ее молитвы. Она тут же сообщила, что звать ее следует Егоровной, велела девушке снять валенки и протянула ей теплые толстые носки, потом посадила ближе к теплому боку печи, а сама стала накрывать на стол, ведь время подходило к обеду. Узнав от Василия, что у погибшей матери Александры сегодня день рождения, поставила на стол маленький графинчик с водкой. За помин души выпили молча, ни Василий, ни тетка не задали ни одного вопроса, да и о чем было спрашивать... война ведь никого стороной не обошла. После рюмки водки, борща, жареной картошки и чая с шанежками у девушки стали слипаться глаза, и Егоровна, видя это, увела девушку в свою комнату, постелила ей на маленьком диванчике и велела прилечь отдохнуть.
Проснулась Александра лишь поздно вечером. Все это время Василий сидел на кухне, курил, пробовал читать, иногда зачем-то подходил к двери комнаты, где спала Александра, словно пытаясь услышать ее дыхание, но, разумеется, ничего не услышав, брел опять на кухню. Он размышлял о том, как неожиданно вошла в его жизнь эта тоненькая девушка с измученной душой, и какое, оказывается, простое это счастье - была бы она всегда рядом, а он бы каждую минуту думал и беспокоился о ней.
Александра наконец-то вышла из комнаты и, смущенно улыбнувшись, попросила:
-Пожалуйста, не обижайтесь, что я проспала целый день. Устаю очень... Хорошо тут у вас, спокойно.
Она прошла на кухню и села возле стола. За окном было совсем темно, на стене размеренно тикали ходики, старая толстая кошка спрыгнула с печи и, видимо, приняв девушку за свою, устроилась у нее на коленях. Василий с каким-то умилением смотрел на все еще сонную гостью, и происходившее начинало нравиться ему все больше, потому что казалось, что Александра жила здесь всегда. Она же осторожно погладила замурлыкавшую кошку, посмотрела смущенно и виновато на Василия и еще раз извинилась.