Ангел мой, храни меня - страница 20
Все было хорошо, очень хорошо, если бы не Василий. В последнее время он стал избегать Александру, часто закрывался в своей комнате, отказаваясь выходить к ужину и ссылаясь на срочную работу. Попытки наладить с ним прежние ровные отношения кончались неудачами, потому что он старательно делал вид, что не понимает, о чем идет речь. Ситуацию прояснила Егоровна, когда Александра, уже лежа на своем диванчике, завела разговор о Василии.. Тетка долго ворочалась в своей постели, укладываясь поудобней, а когда улеглась, с горечью в голосе сказала:
-Да чего ж тут непонятного? Измучила ты его, девонька, одни глазищи на лице и остались. Не напоминает он тебе о замужестве, ждет, когда сама об этом заговоришь. Неволить тебя не хочет, а ты все молчишь. Небось не затронул он твое сердце. Вон ведь ты какая красавица... Понимает, что не пара тебе, а из сердца вырвать любовь не может и не хочет, все надеется. Да и мне запретил об этом говорить, только не сдержалась я. Боится он, что уйдешь ты...
Александру обдало жаркой волной стыда. Вот ведь как получается, сама-то отогрелась душой среди этих добрых людей, а о нем, Василии, даже и не подумала, заставила мучиться, сомневаться в данном ему слове. Ну почему ей нельзя просто жить вместе с ними? Разве им плохо с ней? Зачем же он так спешит? Зачем мучится? Она ведь не хотела этого. Вот и сейчас она уверена, что этот дом - лучшее место на земле, и если для того, чтобы было как раньше, радостно и светло, нужно стать его женой, она выйдет за него замуж. Александра встала, подошла к зеркалу, висевшему на стене, и несколько раз провела расческой по волосам. В лунном свете они казались еще темней, чем были на самом деле.
-Куда ты, девонька? -прошептала Егоровна, приподняв голову. - Что удумала-то?
-Пойду я... К нему пойду...
-Ну и правильно, иди, - легко согласилась старушка, потом перекрестилась и забормотала бесконечную молитву, рассказывая Богу обо всем и прося его быть милосердным к своим детям.
Александра приоткрыла дверь в комнату Василия и тихо вошла. На полу, доходя до его кровати, лежала серебристо-желтая лунная дорожка, и она медленно пошла по ней, а приблизившись, увидела, что он не спит. Девушка растерянно остановилась, не зная, что должна сказать или сделать дальше, потом, увидев, что он отодвигается, давая ей место, осторожно прилегла рядом. Он не шевелился, казалось, даже не дышал, поэтому она повернулась к нему, прижавшись, обняла и зашептала куда-то в шею:
- Васенька, ну прости ты меня... Я ведь и не догадывалась о твоих мыслях. Никогда и никуда я от вас не уйду, тут мой дом, тут моя семья, тут ты, и никого больше у меня нет и никогда не будет.
Потом она долго плакала, цепляясь за его плечи горячими руками, и рассказывала о том, как хорошо они жили до войны, как уже в первые дни бомбили город, как долго и безуспешно она пыталась найти хоть что-то от своих родителей на месте их бывшего дома, как мучилось вместе со всеми от голода и жажды в телячьем вагоне, как на перроне за нерасторопность ее наотмашь ударил по лицу офицер, как жалела ее старая хозяйка-немка, как кричал на нее и не велел при этом поднимать глаз хозяйкин малолетний внук, как торопилась в слепой надежде на лучшее будущее в фильтрационный пункт, как плакала от отчаяния, видя недоверие и презрение в глазах своих же, как дорого заплатила за краткое время работы переводчицей. Слезы, может быть, катились и по его щекам тоже, однако он не замечал этого, успокаивая ее, в чем-то клянясь, в чем-то убеждая, и невозможно было разобрать, соль чьих слез была на губах, когда он в первый раз осторожно поцеловал ее.
Постепенно она успокоилась и притихла на его груди, время от времени судорожно всхлипывая, а затем неожиданно заснула, будто сумела сбросить с себя тяжесть последних лет, о которой так откровенно не рассказывала никогда и никому. Он же лежал, боясь пошевелиться, обнимая и осторожно прижимая к себе ее худенькое тело, и размышлял о том, что такие минуты истинной близости, близости душ, а не тел, вряд ли когда-нибудь повторятся, потому что трудное это дело, почти невозможное, вот так, до конца, раскрыться перед другим человеком, не лукавя, ничего не преуменьшая и не преувеличивая, не пытаясь хоть как-то выгородить себя, показать с лучшей стороны, что так свойственно человеческой натуре.