Анка - страница 14
— Довольно! — крикнул Тимофей, вытирая картузом мокрое лицо. — Ставь на якорь!
Павел бросил якорь и пересел на подчалок. Баркас вздыбился, загремел якорной цепью, порываясь выйти на простор.
— Как конь норовистый, железным недоуздком звякает. Ишь ты! — кивнул на баркас Егоров, выливая из сапог воду. — Тяжелый, дьявол. Чуть плечи не поломал.
Тимофей горделиво поднял голову и посмотрел на море. «Черный ворон» нырял в пенистые волны и, осыпая себя брызгами, высоко взмывал окованной грудью, норовя сорваться с якоря. Рядом с ним звонко шлепался бортами о воду двухтонный баркас, переваливался с боку на бок. Выжимая портянки и не глядя на Тимофея, Егоров как бы невзначай проговорил:
— Вот и помогли Николаичу. Всегда вызволим. Славного человека на плечах вынесем.
Тимофей зажал в кулак бороду.
— Сорочка́ я тебе дам, только языком не ляскай.
— Благодарствую.
Егоров обмотал портянкой ногу, сунул в сапог, прислушался.
— Наши ребята поют.
Тимофей не отозвался. Увидев Урина, торопливо зашагал ему навстречу. Урин тяжело шел берегом в распахнутой парусиновой винцараде и, обнажив бритую голову, водил фуражкой по лицу и шее. Приблизился к Тимофею, повалился на песок, отдышался и сказал:
— Уладил. Подгорные на собрание не пошли… К тебе идут… А за ними, пожалуй, все хлынут.
— Поглядим, как отблагодарствуют… — Тимофей поиграл колечками усов и прикусил их.
Песня становилась слышнее и вскоре выметнулась из-за обрыва пьяной разноголосицей:
Наверху показалась большая толпа рыбаков, направлявшаяся вниз. Тимофей и Урин, минуя толпу, пошли вверх. Рыбаки замахали руками, двинулись наперерез.
— Тимофей Николаич! Да погоди же ты!
К нему подбежал один рыбак, дохнул в лицо водочным перегаром:
— Куда удираешь?
— На собрание.
— Да какое же собрание, когда весь хутор на берегу? — и повернулся к товарищам: — Слыхали, что Николаич сказал?
— Не пускай его, кум! — отозвались из толпы. — Пущай погуляет на нашем собрании, а потом идет в совет.
— Брюляй парус, Николаич. Не отпустим.
Тимофей хитровато посмотрел на рыбака:
— А ради чего гулянку затеваете?
— Да как же ради чего? В море скоро выходить, а кто поведет? Атамана будем выбирать.
Тимофей покачал головой:
— Нет, не пойду. Без меня обойдетесь.
— Никак нельзя, Тимофей Николаич.
— Почему?
Рыбаки переглянулись, ближе подошли. Кто-то крикнул:
— Качай атамана! — и его подхватили на руки.
В глазах Тимофея колыхнулось небо, изогнулся обрыв, потянулся вверх. Он зажмурился, обхватил руками лицо.
— Довольно! Задохнусь!
— Качай!
— Сердцем слаб, братцы!
Егоров растолкал толпу, вцепился в одного рыбака.
— Хватит! Гляди, в самом деле слаб. Случится грех, без водки и без сорочка́ останемся! — Он вырвал из рук рыбаков Тимофея, посадил на песок.
Тимофей перевел дух, поднялся.
— За честь благодарствую. Но не приму ее.
— Как?
— От греха подальше.
— Какой грех? Тимофей Николаич, не дури. Больше нам некого выбирать. Твой отец наших родителев в море водил, и тебе нас водить. Завсегда по-старому останется, пока здоровьем не захромаешь.
К нему наклонился Егоров:
— Супротив народа, стало быть?
Тимофей постоял в раздумьи, вздохнул:
— Супротив я никогда не шел. Ладно.
Порылся в кармане, бросил на песок деньги:
— Пятьдесят целковых на пропой.
— И моих столько же, — отозвался Урин, раскрывая бумажник.
За окном взметнулась рука, дробно зазвенело мутное стекло. Дремавший в углу представитель рыбного треста вздрогнул, схватился за портфель. Евгенушка и Анка прервали разговор. Вбежала Дарья.
— Никак заснули? Пробудитесь!
Душин вытянул шею.
— Чего ты?
— А того, что берег пьяный шатается. Кого на собрание ждете? Полюбуйтесь! — Дарья выбросила руки по направлению к морю. — Водкой давятся.
Кострюков подергал себя за нос, кинул на Анку глазом.
— Объяви еще раз, что о другом будет речь на собрании. Кто не пожелает явиться, в море не пущу… — И повернулся к представителю треста: — Видали? Боятся. Думают — об артели толковать им будут.
Представитель треста зевнул и отвернулся к окну, за которым в сумерках тонула широкая улица.
…На берегу в пьяной песне изнемогал рыдающий баян.