Анка - страница 37

Как ни вслушивался сухопайщик, не мог уловить ни слов, ни мотива.

Не выдержал, спросил:

— Как называется?

Пойманный врасплох, Жуков ответил не сразу. Подумал и опять неестественно улыбнулся.

— Без названия. А что, нравится?

— Люблю жалобные песни.

— Сам сочинил.

— Вижу. Вижу…

Жуков поднялся и, пошатываясь, осмотрелся. С невидимого берега подплывали на волнах сумерки. Наперегонки с ними быстро парусили баркасы единоличников. Вот они все ближе и ближе, поравнялись, стали опережать. Впереди шел «Черный ворон», горделиво приподняв кованую грудь, подминал под себя разрубленные волны. Обогнав артельных на четверть километра, баркасы тускло заморгали фонарями, повернули вправо и вскоре потонули в темноте. Артельные прошли еще два километра, остановились. Три баркаса, которые были с сетями, отчалили вправо, а два, с крючковыми снастями, остались на месте. Старик бросил румпелек, снял пиджак, зажег фонарь.

— Ну, посыпем?

— Давай, — отозвался сухопайщик.

Бросив якорь, старик сухо рассмеялся, похлопал Жукова по спине:

— Иди на корму да приглядывайся, как и что, а то мешаешь работе. Раньше научись, а потом помогать будешь… И зачем ты поехал?

Жуков пошел на корму, прилег на брезент. Море становилось спокойнее, баркас слегка покачивало, и Жукова стала одолевать дремота. Но он перемогал себя, крепился, двигал руками и ногами, чтобы разогнать сон, наблюдал за рыбаками. Разбирая снасть, старик сгибал с угла на угол белые квадратики, потом складывал еще раз пополам, углами нанизывал на крючки, а сухопайщик грузил перетягу в воду.

— Что это? — спросил Жуков.

— Наживка.

— Приманка, — вставил сухопайщик.

— Из чего?

— Из бязи. А то есть из белой клеенки. Те получше.

— Почему?

— Крепче, не размокают. На ракушку смахивают. Вот она, белуга или осетр, и хватает.

— И большие попадаются?

— Пудов в пять, а то и больше.

— Го-го-о-о! — сухопайщик обернулся к Жукову. — В двадцать четвертом году вот на этом месте в семьдесят пудов белугу засекли.

— В семьдесят? — изумился Жуков.

— Как один фунт, — подтвердил старик. — Но это редко бывает. За свой век два таких случая помню.

— А как же берут ее? — допытывался Жуков.

— Го-го-о-о! Легче, чем малую. Малая губой засекается, и супротиву у нее, как у быка, а большая глотает. А раз глотнула — крышка. Куда желаешь веди, хоть на шнурочке, хоть на нитке.

— За желудок цепляет?

— Мало важности. Пущай за печенку или селезенку, все равно как милая пойдет.

Жуков опустил голову, помолчал и сонно спросил:

— Как по-вашему… рыба сейчас… идет?

— Частиковая навряд, а красная гуляет: как раз пора для нее жаркая. Всегда с двадцатого мая красноловье начинается.

— А почему не выходили в море?

— С чем? — старик выставил руки, увешанные крючками. — Вот с этим дерьмом? Да и этого нету. Хорошо, что трест немного прислал, а то хоть бросай рыбалить и головой с обрыва…

Наживляя крючки, он продолжал говорить, но Жуков, хоть и слышал, понимал плохо. У него все сильнее немели руки и ноги, а потом он совсем перестал их чувствовать. Услышав, как басисто, нараспев сказал сухопайщик: «Притаилось море. Видать, перед бедой»… — Жуков хотел подняться, но не смог. Небо заморгало потухающими звездами, мягко упало на него, придавило, залило темью глаза, и он забылся…

…Проснулся Жуков от сильного толчка. Баркас так накренило и бросило в сторону, что Жуков, падая с кормы, едва не свалился в воду. Вскочил и снова повалился через сиделку. Море было похоже на огромный кипящий котел. Оно то замирало на мгновенье, то снова буйствовало в дикой пляске и, обезумев от ярости, бросалось вверх, будто хотело подпрыгнуть к облакам. Цепляясь за мачту, Жуков поднялся, взглянул и невольно зажмурился. Рядом кружился баркас и никак не мог подойти к борту. У руля шатался Григорий, до хрипоты кричал сухопайщику:

— Наши ушли. Вон уже и атаманцы сплыли. Чего же вы ждете? Сплывай.

— Как у вас? — проявляя хладнокровие, спросил Жуков Григория.

— Пудов двадцать сулы натрусили. Ребята повезли.

— А как же нам?

— Бросай все. Станови парус. Ветер попутный. Донесет. А то… — и махнул рукой.

Обхватив мачту, Жуков смотрел по сторонам и ничего не понимал. Он так испугался спросонок, что сразу не мог прийти в себя.