Анка - страница 46

Базарная площадь была пуста. Держа в руках мешки и корзины, торговки теснились возле ограды, намереваясь пробраться к паперти. Маленькая старинная церковь не могла вместить всех любопытных. Люди кряхтели, охали, вступали в пререкания, грозились кулаками, но никто не желал выйти из ограды на улицу. Наряд милиции едва сдерживал напор толпы, угрожавший деревянной пристройке. Вскоре на паперти показался мужчина. Пробившись за ограду, он вытер картузом лицо, передохнул.

— Всю эту трухлявую муру по всей России давным-давно перетрусили. У нас уже девять лет в городе советская власть, а вот до сего дня позволяли этим долгогривым идолам дурачить себя. Святитель… нетленный… — он язвительно усмехнулся. — Стыд один да и только.

— Богохул! — возмутилась стоящая рядом торговка. — Не смей!

— Варвар! — поддержала другая.

— Гляди — язык змеей обернется! — и третья плюхнула гнилой помидориной ему в лицо.

Мужчина потер глаза, стряхнул с пальцев красную помидорную жижицу, с возмущением плюнул.

— Тьфу! Дуры!

В него полетели заплесневелые огурцы, картошка вперемежку с базарной бранью взбесившихся торговок, забывших о том, что они находятся у церкви. Милиционеры бросились унимать женщин.

Воспользовавшись этим, Павел, врезаясь плечом в толпу, протиснулся к паперти, а затем и внутрь храма.

Возле гробницы стоял новый, видимо, только что принесенный длинный ящик, похожий на гроб. Один мужчина, положив папку на спину другого, писал протокол. Позади него неподвижно торчал высокий, с безжизненным, землистого цвета лицом дьякон, упершись полузакрытыми глазами в пол. Рядом с ним клонил на плечо голову худощавый, с реденькой бородкой священник, не отрывая ленивого взгляда масленых глаз от подпрыгивающей руки гражданина, писавшего протокол. Они стояли подавленные, хмурые, плотно сомкнув рты. Павел потянулся, заглянул в ящик и отшатнулся. Он увидел разрушенный скелет, местами покрытый дотлевающей кожей, словно пергаментной бумагой. Вокруг ящика валялись остатки облачения, распылявшиеся при малейшем прикосновении к ним. Павел посмотрел в чернеющую пустоту гробницы, перебросил взгляд на соседа, старика со строгим лицом, кивнул на ящик и вопросительно произнес:

— А?..

Старик болезненно поморщился, отвел глаза в сторону.

— Потроха Игнатия, — весело сказал стоявший между ними мальчуган, выражая невысказанную мысль Павла.

Старик сердито посмотрел на него, угостил пинком.

— Разбойник… Выгоню…

Скосив глазенки, мальчуган хотел было возразить, но в это время гражданин, пряча в папку протокол, подписанный представителем церкви, сказал:

— Освободите проход!

Будто спасаясь от пожара, люди разом бросились к выходу, сшибая с ног друг друга; застряв в дверях, подались назад, ринулись вперед, заметались из стороны в сторону, топча упавших.

— Стойте! Не беситесь, вы! — пытались урезонить их милиционеры, но, сброшенные с паперти натиском толпы, отступили к ограде. Вслед за этим рухнула деревянная пристройка.

Гражданин с папкой указал на ящик. Четверо мужчин взвалили его на плечи и пошли к выходу.

— Потроха в музей понесли! — объявил мальчуган, озорно блеснув глазами на старика. У того судорожно дернулась на груди веерная борода.

— Нечестивец…

Павел поднял голову, огляделся. Священника и дьякона не было. У простенков кое-где стояли старухи, таинственно перешептывались. Рядом мельтешила веерная борода.

Павел шагнул к гробнице, уперся руками в края.

«Вот почему не желал пущать… Вот…» Взгляд упал на мраморную доску, застыл на последней строке:

Вскинул глаза выше, к иконе Георгия. У Георгия шевелились оттопыренные губы, углы рта тянулись к ушам. Бросил взгляд влево — и там все лики смеются, весь иконостас кривится улыбками. Кругом шелестит смех. Тихий ядовитый смех, от которого бросает в озноб и в жар. Павлу стало душно, будто в мгновенье выкачали из церкви воздух. Расстегнул воротник, зацепился пальцами за гайтан. Позади усиливается шепот, а Павлу кажется, что нарастает смех…

— А ведь это сынок Тимофея Николаича… Ишь, занемог как.

— В молитвах усердствует… Кровь святителя сказывается.

— Бедняжка, а?..