Аннабэль - страница 5
И всё равно наш домик казался мне крохотным уютным местом, где можно укрыться от всех жизненных невзгод.
Больше так не кажется.
И постройка вновь стала исполинской точно так же, как в светлые времена детства. Потому что очень много времени нужно, чтобы вымыть все полы в каждой комнате. Это очень трудно.
И ещё труднее, когда тебя держат за волосы и то и дело дёргают за них.
— Ты — страшная лентяйка, — шипит Матильда и наматывает мои волосы на кулак. — Хочешь, чтобы мне было стыдно перед гостями, когда они захотят посетить мой дом? Хочешь, чтобы они сказали, будто мы живём, подобно грязным свиньям, да? Тебе ведь плевать на мои унижения, так, мерзкое отродье?
Гости, ха! Да кому нужна эта страшная жирная, да ещё и жутко скупая склочница? Она умудрилась перессориться со всеми знакомыми папы, которые прежде посещали наш дом. И с бывшим военным Клодом, который так смешно топорщил длинные усы, когда они с папой пили вино и вспоминали старые времена. И с Валери, которая приносила нам пироги и определённо имела некие виды на папу. Уж лучше бы он выбрал её, чем эту мерзкую гадину, будь она проклята!
Зато Матильда так любит рассуждать вечером у камина, что они непременно выберутся из этой глуши в центр, возможно, даже в столицу и уж там покажут себя во всей красе.
Ага в такой вот красе: когда меня дёргают за волосы и шипят ругательства, больше подобающие какому-нибудь клошару. Интересно, папа хоть знал, что мачеха вообще употребляет подобные слова и выражения? Думаю, нет. В который раз поражаюсь, как папа мог выбрать эту женщину, если к подобному исчадию ада подходит подобное название.
Мокрые руки разъезжаются, и последний толчок Матильды заставляет меня удариться головой о пол. Перед глазами вспыхиваю яркие звёзды, почти такие же, как те, что я вижу во время ночных прогулок. Некоторое время я не вижу вообще ничего, кроме этих самых звёзд и багрового тумана, в котором они повисли. Боль такая резкая и сильная, что хочется кричать. Ноя не доставлю твари ещё и этой радости. Сама слышала, как она шипела дочерям, типа, если бы я плакала и просила о пощаде, она была бы милосерднее. Милосерднее, так она и сказала, не понимая, что она и жалость — вещи совершенно несовместимые.
Но как бы там ни было, моих слёз они не увидят. Моих слёз и моих просьб сжалиться. Папа учил, никогда не сдаваться перед трудностями и никогда не показывать врагам свою слабость. А это — явно мои враги, тут нет никакого сомнения. Враги, так долго прятавшие свои истинные обличья под масками доброты. Папа, папа, жаль, что ты не сумел рассмотреть то, что таилось под масками!
Мои волосы отпускают и стиснув зубы я медленно поднимаюсь. Я уже вижу тёмные, от времени, деревянные стены, но сейчас они кружатся, а желудок норовит подскочить к горлу. И это при том, что мой живот совершенно пуст — со вчерашнего вечера в нём нет даже крошки.
— Закончишь мыть полы, отправляйся в подвал, — командует Матильда, даже не подумав спросить, всё ли со мной в порядке. — Принесёшь сыра и вяленого мяса. И да, захватишь что-нибудь к мясу. Но не вздумай откусить хотя бы кусочек — знаю я, как ты там постоянно набиваешь своё бездонное пузо!
Ну да, кому же, как не мне, набивать своё пузо так, что припасы стремительно тают. А после начинаются лицемерные вздохи о высоких расходах и урезание порций для прислуги.
Ну и для меня, как же без этого! Я же так набиваю своё пузо, что оно постоянно жалобно пищит и приходится пить воду, чтобы не так хотелось есть.
— Работай, бездельница, — бросает Матильда и уходит. Тяжёлые шаги мачехи ещё долго отдаются эхом в коридоре, а я стою, прижимая пальцы к вискам и опираясь на стену спиной, чтобы не упасть.
Священник, отец Персиваль, говорил, что мученикам воздастся после смерти и уж тогда они получат всё то, чего им недоставало в жизни. Честно, мне плевать на те блаженства, которые расписывал священник, единственно, чего бы хотелось, так это вновь увидеть папу, обнять его, прикоснуться щекой к его груди и вновь почувствовать себя нужной и любимой.
Хочется верить в то, что это произойдёт.
И очень хочется, чтобы Матильда и её дочки попали в ад!