Аристократ и куртизанка - страница 43
— Кое в чем наш отец ничего не смыслит. — Леон зашел в конюшню набрать корма и, очевидно, услышал часть их разговора. — Власти не допустят этого. Попомните мои слова: его самонадеянную армию даже не выпустят из Бретани.
У Мадлен все сжалось внутри от волнения — в маленькой самонадеянной армии находились Люк и Ренар…
Прошло еще несколько недель, прежде чем они узнали что-то определенное. Новости превзошли самые худшие опасения Мадлен. Однажды вечером на ферме появился ее брат, Ренар. Он выглядел усталым и изможденным до предела. Бретонской ассоциации больше не существовало. Власти узнали о планах де ла Руэри и атаковали его замок. Участники заговора частично бежали, частично были взяты в плен. Сам Ренар чудом остался жив.
— А Люк? — с замиранием сердца спросила Мадлен.
Брат пожал плечами.
— Я звал его с собой, но он не захотел оставить маркиза. Старик скрывается с ближайшими сторонниками, и Люк — среди них. Если им хватит здравого ума, то они переправятся в Англию. Я говорил Люку, что он может вернуться сюда, на ферму, и что это будет самым умным его поступком, но ему, видите ли, мешает дворянская честь…
Ренар пробыл на ферме несколько дней. За это время Мадлен не смогла ничего больше вытянуть из него, но поняла, что брат глубоко потрясен происшедшим.
Лето сменилось осенью, а осень — зимой. Жизнь на ферме шла согласно временам года: сбор урожая, приготовление сидра, пахота перед весенним севом. У Мадлен, как и у всей семьи, оставалось очень мало свободного времени, и она радовалась этому. Днем ей некогда было думать о Люке, но ночью — дело иное. Она лежала в темноте, гадая, где он и что делает. Она даже не знала, жив ли он или умер.
К Рождеству наступили сильные холода, и каждое утро Мадлен выходила на белый от инея двор. В канун Рождества, когда все Лемуа возвращались с мессы, тайно служившейся на соседней ферме, пошел снег. Ложась на холодную землю, он не таял и вскоре покрыл все толстым белым ковром, сверкающим в гаснущем свете дня. После того как мужчины проверили, достаточно ли задано корму скотине, семья собралась у огня на кухне с кружками горячего, сдобренного специями сидра. Все наслаждались теплом и уютом, а старик Лемуа пустился в воспоминания о былых временах.
Вокруг стояла тишина — та глубокая тишина, которая всегда сопровождает первый снег. И в этой тишине необычайно громко раздалось конское ржание.
— Кого могло принести в такую ночь? — спросила тетушка.
— Только не нормального человека — это точно. — Лемуа-старший поставил кружку и встал. — Дай-ка мне лампу, Леон, и пойдем посмотрим.
Леон снял со стены лампу и зажег от свечи. Они с отцом оделись и вышли во двор. Не в силах сдержать любопытство, Мадлен последовала за ними, но дошла только до входной двери: на улице было холодно.
Всадник проехал через двор и остановился перед самой дверью. Его одежда и широкополая шляпа были покрыты снегом. И лошадь, и всадник казались уставшими до предела, и было видно: последнему потребовалось какое-то время, чтобы собрать силы и слезть с коня. Сняв шляпу, он отряхнул ее о ногу и повернулся к ним лицом. Желтый свет лампы выхватил из темноты его черты, и Мадлен узнала Люка. Она радостно вскрикнула.
Люк посмотрел в ее сторону — сердце Мадлен затрепетало. Не обращая внимания на то, что сабо утопают в снегу, она побежала за мужчинами, чтобы поприветствовать его.
Люк схватил ее, оторвал от земли и, крепко к себе прижав, поцеловал. Это показалось ей самой естественной вещью на свете, она едва не плакала от счастья. Но радость была недолгой. Его губы имели неестественно бледный цвет, а впалые щеки были просто ледяными. Мадлен прижала ладонь к его лицу.
— Ты обморозился! — воскликнула она.
— Что, холодный? — ухмыльнулся он, поворачиваясь, чтобы обнять хозяина фермы и обменяться рукопожатием с Леоном.
— Иди в дом, парень, — скомандовал старик и позвал Ги, чтобы тот помог брату позаботиться о лошади.
Ги радостно хлопнул Люка по плечу и поспешил выполнять отцовское поручение. Хозяйка фермы торопливо придвинула кресло поближе к огню, хозяин помог Люку раздеться и жестом пригласил сесть.