Аристотель и Данте открывают тайны вселенной - страница 11

стр.

Интересно, а что бы сделал мой отец, если бы я вдруг подошел и поцеловал его в щечку. Не думаю, что он наорал бы на меня. Но… я не знаю.

Мы заехали подальше в пустыню. Оказывается, мистер Кинтана знал прекрасное место, где бы мы могли полюбоваться звездами.

Где-то подальше от городских огней.

Городские огни. Так называл их Данте. Казалось, он был хорошо знаком с городскими огнями.

Мистер Кинтана и Данте установили телескоп.

Я наблюдал за ними, и слушал радио.

Мистер Кинтана предложил мне Колу. Я взял её, хотя и не люблю это напиток.

— Данте говорит, что ты очень умный.

Комплементы заставляли меня нервничать.

— Я не такой умный, как Данте, — ответил я.

Тут я услышал голос Данте, который решил вмешаться в наш разговор.

— Я думал, что мы с тобой уже это обсудили, Ари, — сказал он.

— Что? — поинтересовалась его мама.

— Ничего. Просто умные люди обычно оказываются настоящим дерьмом.

— Данте! — одернула его мама.

— Да, мам, я знаю, надо следить за языком.

— Данте, почему тебе так нравиться материться?

— Это весело, — ответил он.

Мистер Кинтана рассмеялся и сказал:

— Весело значит. Только давай ты будешь веселиться, когда мамы нет рядом.

Миссис Кинтана не понравился совет мистера Кинтана:

— Чему ты его учишь, Сэм?

— Соледад, я думаю что…

Но дискуссию прервал возглас Данте, наблюдающего в телескоп:

— Вау, пап! Только посмотри на это! Посмотри!

Долгое время никто не произносил ни слова.

Мы все хотели увидеть, что ж так впечатлило Данте.

Мы молча стояли посреди пустыни возле телескопа, ожидая своей очереди взглянуть на звездное небо. Когда я посмотрел в телескоп, Данте начал объяснять, что я вижу. Но я не слышал его. Когда я взглянул на необъятную вселенную, внутри меня что-то перевернулось. Через телескоп мир казался ближе и больше, чем я мог себе представить. И это все так красиво и всепоглощающе, что я осознал, что и внутри меня есть что-то стоящее.

Данте, наблюдая как я смотрю в телескоп, прошептал мне:

— Однажды я открою все секреты вселенной.

Это меня насмешило.

— Что ты будешь делать со всеми этими секретами? — спросил я его.

— Я решу, что мне делать, — сказал он. — Может быть, изменю мир.

Я поверил ему.

Данте Кинтана был единственным человеком из всех, кого я знал, кто мог сказать что-то подобное. Я знаю, что, повзрослев, он никогда не скажет такой глупости как «девушки словно деревья».

Этой ночью мы спали у него на заднем дворе.

Мы могли слышать, как разговаривают его родители, потому что окно на кухне было открыто. Его мама говорила на испанском, а его отец на английском.

— Они всегда так делают, — сказал Данте.

— Мои тоже, — ответил я.

Мы почти не разговаривали. Мы просто лежали и любовались звездами.

— Слишком много городских огней, — сказал Данте.

— Слишком много городских огней, — ответил я.


ОДИННАДЦАТЬ



Одна важная особенность Данте: он не любит носить обувь.

Если мы катаемся на скейтборде в парке, то он снимает свои кроссовки и вытирает ноги о траву, словно хочет что-то стереть с них. Когда мы идем в кино, он и там снимает обувь. Однажды он оставил их там, и нам пришлось вернуться.

Мы опоздали на автобус. И даже в автобусе Данте снял свою обувь.

Однажды, гуляя, он просто сел на скамейку, развязал шнурки и снял обувь прямо там. Я удивленно посмотрел на него. Заметив мой взгляд, он закатил глаза и, показав на крестик, прошептал:

— Иисус не носил обувь.

Мы оба рассмеялись.

Когда он пришел ко мне в гости, он снял свои ботинки на крыльце, прежде чем войти.

— Так делают японцы, — сказал он. — Они не заносят грязь в чужой дом.

— Ага, — ответил я, — но мы не японцы. Мы мексиканцы.

— Мы не настоящие мексиканцы. Разве мы живем в Мексике?

— Но наши дедушки и бабушки родом оттуда.

— Хорошо. Но что мы знаем о Мексике?

— Мы говорим на испанском языке.

— Не слишком хорошо.

— Говори за себя, Данте. Ты почо.

— Что значит «почо»?

— Бракованный мексиканец.

— Хорошо, может быть я почо. Но то, что я пытаюсь сказать, это то, что мы можем позаимствовать что-то из других культур.

Не знаю почему, но я вдруг начал хохотать. Наверное, потому что мне нравилась эта своеобразная война Данте с обувью. Однажды я не выдержал и спросил его: