АСКЕТ - страница 16

стр.

Отхлебнув пахнущий мёдом напиток, я пригрозила: 

— Вот простыну в твоей тысяче и одной ночи. Октябрь на дворе!

Яшар встал, прошёлся. Остановился неподалёку, глядя в распахнутое навстречу индиговой бесконечности небо.  

— Сейчас май, — не оборачиваясь, сказал он. — Неужели не слышишь? 

Прозвучало это так веско, что на миг я прислушалась. Из желтеющей фонарями ночи долетал монотонный гуд машин. Где-то в смертельной схватке сцепились два голоса, мужской и женский — семейные разборки. Истерично рыдала сирена. Привычные звуки, которые перестаёшь замечать, живя в бурлящем мегаполисе. Вдруг сквозь белый шум бессонного города пробилось едва слышное иа-иа. Я потрясла головой. Яшар, конечно, непостижим, но получить на годовщину осла… 

— Что.. это? 

— А! Я знал, что услышишь! — Чёрный миндаль глаз радостно сверкнул. 

— Ты собой, вижу, доволен, — я закусила губу. — Куда мы его денем? Держать на балконе, выгуливать в наморднике?! 

— Кого? — Яшар растерялся.  

— Осла! Ты б ещё гюрзу притащил! 

Неожиданно мой оригинал расхохотался и, усевшись рядом, обнял меня за плечи. 

— А я так старался! Столько всего намалевал! Цикад разве не слышишь? А ручей? 

Я вслушалась. Из неуловимых эфиров неслось кудахтанье. 

— Куры, — констатировала я, чувствуя, что схожу с ума. 

Яшар вздохнул. 

— Ясно, даже тут слушаешь только то, что сгодится в хозяйстве. Боишься открыть дверь. 

— Какую дверь? 

— Какая отделяет рацио от… — он запнулся — от жизни. Иногда дверь, которую мы боимся открыть, это дверь нашей собственной тюрьмы. 

Медитации, философия — без меня! Это к Яшару. Он инструктор по восточным боевым техникам — без этого, как без рук. Мой же мир давно сложился и объяснялся законами физики, химии и физиологии. Заумь Яшара, признаться, пугала — точно с обрыва в пропасть смотришь. И так же, как пропасть, тянула и тревожила… Срочно сменить тему. 

— Умствования в подарок, гм. Я-то рассчитывала… 

— К тому и веду, — перебил Яшар. — Подарок здесь, но ты упорно не желаешь его видеть. Упростим задачу. — Я с готовностью зажмурилась. Ни хруста фольги, ни шелеста бумаги, в какую пеленают букеты. Только прелый осенний воздух начал наливаться пьянящей свежестью. Духи? Банально. Я разочарованно открыла глаза и… оцепенела. Октябрьское небо, растворённые в темноте хмурые крыши. На одной из них яблоня, окутанная пенной дымкой цветов. Кружево из лепестков и соцветий. — Нравится? 

— Очень! 

— Она здесь с вечера. Просто не укладывается в привычную схему, поэтому ты её не замечала. 

— Почему же сейчас вижу? — Снова казалось — я смотрю с обрыва в бесконечную бездну. 

— Мои предки были рисовальщиками миражей. Воспользовался их методикой. Миражи видят все. Но ты-то способна не просто увидеть, ты могла прочувствовать иллюзию в полной мере: видеть, слышать, осязать… — Он осмотрелся и досадливо прищёлкнул языком. — А какие тут чинары! Эх!

Но с меня хватило и яблони. 

— Что рисовальщики, говорил, но миражей…  

— Да, тысячи лет рисовали в пустынях иллюзии. 

— Зачем?! 

— Пустыня — это безысходность. Небо белое, песок белый. День идёшь, два — всё то же. Словно на месте стоишь. Белизна и пустота. А человек так устроен — ему в пустоте идти трудно, обязательно видеть надо, к чему идёт. Надежда. Сил прибавляется. Поэтому и рисовали. То оазис, то город… 

Я глянула на яблоню.  

— Не напьёшься из того оазиса, в городе от жары не спрячешься. Хотя… красиво, конечно. 

— Не хлебом единым… — Яшар полюбовался на своё творение. Цветки на яблоне приобрели сиреневатый оттенок и стали напоминать картофельные. Видно, так ему показалось эффектней. — Сила у тебя есть, да разбудить её ты побоялась. Могла бы таких яблонь целый лес натворить. 

Вспомнилось — в окно ломится седой от пурги ветер. Я у постели умирающей. В груди — тот самый иррациональный ужас, являвшийся всякий раз, когда требовалось открыть незнакомую дверь. Открыть и войти в погружённое во мрак пространство. Всего-то и нужно прошептать за прабабкой какую-то абракадабру. Сплетням суеверных сельчанок я не верила. Я верила в науку. Но отчего-то повторять бред уходящей родственницы поостереглась. Дверь осталась закрытой.