Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая: Критический обзор важнейшей литературы вопроса - страница 40

Крайние воззрения не могут устоять под напором неоспоримых данных, заимствованных из Откровения, психологического анализа, а равно из жизни «наиболее почитаемых церковью аскетов», [356] целесообразно и умело привлекаемых автором, так что в результате полемики ясно открывается неизбежная необходимость их существенного ограничения.

Что касается освещения с точки зрения А. Ф. Гусева вопроса о т. н. «евангельских советах» в связи с вытекающим отсюда положением о равенстве по существу всех форм и состоянию христианской жизни в деле достижения человеком нравственного совершенства и вечного спасения, то в этом очень важном и сложном вопросе, оригинально поставленном впервые в нашей богословской литературе именно А. Ф. Гусевым, необходимо поразобраться пообстоятельнее.

Являясь «пионером» в отношении данной им постановки вопроса, за что наша богословская этическая наука будет ему всегда признательна, наметив путь другого, более живого, по сравнению с господствовавшим тогда католическим направлениям, решения и освещения этого вопроса и соприкосновенных с ним проблем, автор естественно в то время не смог еще вполне избежать некоторых противоположных крайностей и не оттенил рельефно специфических особенностей собственно православного учения по затронутым вопросам, по сравнению особенно с протестантским.

Решительно оттолкнувшись от католического юридизма, А. Ф. Гусев, как человек православный, не мог примкнуть и к протестантскому субъективизму, и признал всю важность и высокую ценность монашества, «аскетизма» в узком, тесном, специальном смысле этого слова. [357] Так как, однако, оценка уединенно-созерцательной формы христианской жизни, в связи и по сравнению с другими параллельными ей, не была поставлена на единственно правильную почву, которую может представлять исключительно православное учение о спасении, и так как А. Ф. по данному вопросу не изучал самостоятельно и широко святоотеческой аскетической литературы, то положения его, по интересующему нас вопросу, возбуждают некоторые немаловажные недоумения.

Вполне ли согласно мнение А. Ф. Гусева по вопросу о значении различных форм христианской жизни со святоотеческим духом? Не требует ли оно не только углубления, но и некоторого ограничения, существенных дополнений?

По нашему мнению, ответ на поставленный вопрос может быть не иной, как положительный.

Общая, основная мысль автора та, что «аскеты (в данном случае монахи) исполняют не какой-либо совет касательно высшего совершенства, а прямое, абсолютно обязательное лично только для них требование воли Божией». [358] «Можно различать только те или другие условные формы исполнения заповедей закона Божия, или те или другие формы проявления нравственной жизни», которые собственно «составляют только практическое применение одних и тех же безусловно для всех обязательных заповедей к данному своеобразному складу жизни тех или других лиц»… «смотря по особенностям и потребностям их личного нравственного развитая». По отношению к заповеди эта форма жизни «есть только один из многообразных способов её выполнения». [359]

Мысль, что, так называемые, «евангельские советы» всецело находятся в пределах заповедей, нравственных обязанностей, совершенно справедлива и сама по себе и с точки зрения аскетической письменности. Так, напр., по мысли препод. Марка Подвижника, монашеские подвиги не суть что-либо, особое от заповедей. Они суть заповеди. «Покажи мне, говорит он, подвиги, кроме заповедей. (Δεῖξόν μoι ἐκτὸς ἐντολῶν… ἀγῶνας). Какое бы ты ни указал дело подвижнической добродетели, — все они — (от) заповедей» (ὁτιοῦν ἔργον ἀρετῆς εἴποις, ἐντολαὶ, εἰσι πάντα). [360]

Не менее справедлива и другая отсюда вытекающая мысль покойного профессора, что «нравственное совершенство человека» условливают «сила и энергия нравственных стремлений и влечений, в какой бы форме они ни выразились». [361]

С этой идеальной, принципиальной точки зрения, действительно, как уединенно-созерцательная, так и общественно-деятельная формы христианской жизни имеют сами по себе совершенно одинаковое значение в деле достижения религиозно-нравственного совершенства, так что с этой стороны не оказывается собственно никаких оснований говорить о каком-либо преимуществе по существу первой перед второй.