Атаман Метелка - страница 18

Заметайлов отстранил протянутую фляжку:

— Убери, не дело сейчас… Да и где раздобыл зелье-то?

— Это я у Творогова разжился… — хмыкнул старик.

— У Творогова? — удивился атаман. — Да ведь его нет с нами.

— А это я допрежь. Приметил у него в турсуке флягу… Он нет-нет да и прильнет к ней. Чую по запаху — не вода. Ну, я и того…

— Ну и бестия. Не зря, значит, тебя стегали. В бегах-то давно?

— Давненько… Как мать померла. Горемычная была ее жизнь. Когда была молода, замуж выйти не позволили. Она долго блюла себя, но уже в зрелом возрасте согрешила с кем-то из дворовых и меня вот родила. Не по душе это пришлось графу Орлову. Мать-то была его дворовой. Не велел пускать меня в покои господские, а матушка там убирает да моет… Я вырастал как есть, под юбкой. По целым часам и пискнуть не смел. Говорил всегда шепотом, ходил крадучись. За три-четыре комнаты узнавал, что граф идет в девичью, — и нырк под юбку матери.

И все же раз я попался. Осерчал граф, увидев меня, и продал знакомому генералу. А мать затосковала и померла вскорости. Генерал проиграл меня в карты заезжему аудитору. Так и стал я ходить по рукам… В дождь и студеную непогодь вольная степь мне грезилась. Вот и сбежал на Яик…

— Обожди, — прервал старика Заметайлов.

На площади наступила тишина. Солдаты улеглись под телегами. В окнах господского дома погасли огни. Лишь над воротами лабазов покачивались фонари.

— Теперь наше время, — сказал атаман.

— С какого конца поджигать-то будем? — спросил Тишка.

— Подожжем этот стог, а сами переберемся на крышу лабазов. Сбегутся сюда солдаты, а мы… Ну, уж там господь укажет, что делать.

Четкого плана у Заметайлова не было. Пожаром он хотел отвлечь солдат от лабазов, а затем пробраться к клетке и освободить узника… Но как освободить скованного по рукам и ногам? Как отомкнуть железную клетку? Этого он и сам не знал. Надеялся только на случай.

Заметайлов, высекая кресалом искры, зашептал:

— Господи, покажи свое могущество. Спаси его. Спаси, если ты точно велик и всевластен!..

А Тишка, ощупывая за пазухой тяжелый пистоль, приговаривал:

— Ночь — темна-темница. Замыкаешь ты церкви и хаты, монастыри и царские палаты. Замкни недругу уши и глаза.

Но недруг всполошился быстро. Отрывистые команды офицеров огласили площадь. Зарево пожара плясало на белых портупеях, на остриях штыков, скользило по обнаженным шпагам. Перепуганные солдаты спешили вывезти из лабаза арбу с клеткой, где сидел Пугачев. Но арба застряла в дверях. Тогда начальник конвоя ключом отомкнул замок на дверях клетки и вывел Пугачева на площадь.

На плечи Пугачева был накинут бараний нагольный тулуп. Когда Пугачев споткнулся, тулуп соскользнул с его плеч, и все увидели на узнике изодранный алый кафтан. Пугачева решили было вести к церкви, но юркий маленький генерал что-то крикнул офицерам, и пленник был оставлен на площади. Пугачева стали быстро приковывать цепью к колесу телеги.

Видно, в пленнике затеплилась какая-то надежда на освобождение. Он вскинул непокрытую голову. В его запавших глазах ярились отблески пламени. Губы что-то беззвучно шептали. Однако солдаты окружили его плотным кольцом. Другие оттеснили крестьян, сбежавшихся с баграми и топорами, как заведено при огненных бедствиях. Обеспокоенный генерал велел повернуть на всякий случай в сторону толпы две пушки.

Сквозь гул пожарища и гомон доносились выкрики:

— Крышу ломай, крышу! Чего рот разинули?

Но большинство смотрело не на угасающее пламя, а на того, чье имя в течение двух лет внушало и страх, и великую надежду.

Долго смотреть не пришлось. Огонь был вскоре погашен, и солдаты разогнали мужиков по домам.

Заметайлов и Тишка покинули Мосты.

В УСАДЬБЕ ГРАФА ОРЛОВА

В поздние сумерки отряд Заметайлова перешел вброд небольшую речку. Впереди темнел лесом Лисий овраг. До усадьбы графа Орлова было рукой подать. Побывать в этой усадьбе упросил атамана Тишка.

— Хоть под старость навещу материнскую могилу, — убеждал он Заметайлова. — Сниться мать мне по ночам стала, может, к себе зовет. Да и сквитаться надо… Ясно, старого графа в живых нет, но отпрыски его, видно, услаждаются… А я вот по их милости совесть и честь свою загубил…