Атаман Метелка - страница 28
Васятка тоже дивился и льнул к звонарю.
Слепец Васятку любил, пускал к себе на колокольню и даже показывал, как надо перебирать веревками малых колоколов. Он же вразумлял Васятку, когда тот однажды после причастия отказался целовать попу руку:
— Да разве можно ослушаться, а если сенатору скажут?
Мальчишка молчал, но потом сознался, что сил нет целовать эту руку. Видел раз, как отец Никодим украдкой набивал трубку, придавливал пальцами вонючий табак…
Благодушный звонарь убеждал мальчишку:
— Постыдись! Не человеку поклоняешься — сану.
Но Васятка упорно не хотел отделять сан от человека, да и не все сказал звонарю. Не мог забыть одного случая.
…Ранним утром сидел на лодочке у берега и удил рыбу. Тихо струилась вода меж стеблями камыша, щебетали птицы в зарослях, стрекозы трепетно шелестели крылышками. И вдруг к этим привычным звукам примешался новый и непонятный. Тихое попискивание доносилось с яру и становилось все громче. Васятка повернул к берегу голову и заметил сквозь зеленые стебли, что к реке спешит отец Никодим в черном подряснике. Он держал в вытянутых руках темные подрагивающие комочки.
И тут мальчишка понял — в руках попа повизгивают щенки…
Раздался легкий всплеск, и все смолкло. Вскоре снова защебетали птицы, вновь стрекозы зачертили воздух синими крылышками, но Васятка сидел опустошенный, подавленный житейским, обыденным поступком попа. Больше мальчишка не мог целовать настоятельскую руку…
Васятка не заметил, как задремал, и лишь когда солнечный луч переместился и ударил прямо в глаза, молодой художник спохватился. Вновь принялся лихорадочно смешивать краски, выискивая нужный тон — желто-красного металла, слепящих бликов и темных прорисей легендарных всадниц. Сколько веков прошло, а как выразительны вздыбленные кони! Неизвестный мастер будто лепил их рельефы из податливой глины. А ведь это чекан по золоту. А вот упавшая девица, сраженная стрелой. Так именно и могла лежать поверженная скифская дева, бессильно откинув правую руку и запрокинув голову с полуоткрытым ртом. В положении ее распростертого тела мальчишке что-то показалось знакомым. Он напряг память и будто наяву вновь увидел широкий простор реки и лодки с разноцветными парусами. Плыли на Чуркинский учуг, где решила догуливать буйная компания, которой верховодил сам Бекетов. Он любил показывать гостям рыбную ловлю и потчевал их свежей осетровой икрой, которая запивалась изысканными винами. Васятку сенатор тоже взял с собой. Любил его проворство и держал при себе. Уже в пути велел Бекетов открыть деревянный погребец. Васятка вынул семь хрустальных штофов и три серебряные чарки — по числу гостей. Вынули и скляницы с разной вейновой водкой.
Выпив по штофу, гости разгорячились, а Никита Афанасьевич придумал забаву. На соседней лодке ехали девицы и парни — дворовые музыканты. По взмаху руки Бекетова рулевой подвел лодку ближе к берегу и рывком накренил ее. Вода полилась через борт, и лодка стала тонуть. Многие девицы попадали в воду, и парни стали вылавливать их сетью, как диковинных рыб. Раздался визг, смех, суматошные выкрики. Бекетов раскатисто хохотал, видя, как бестолково барахтались в воде перепуганные красавицы и как мокрые платья облепили стройные фигуры выскочивших на берег.
Бекетов не раз устраивал, как он сам говаривал, «шутейное купание» и доставлял несказанную радость гостям. На этот раз «купание» имело конец печальный. Одна из девиц упала не на мелководье, а попала в суводь. И заметили ее исчезнование, лишь когда все выбрались на отмель. Нашли уже тело бездыханным, с набившимся в рот илом.
И навсегда запомнил Васятка простую и страшную картину человеческой смерти. Тягучие, глухие удары сердца, казалось, разрывали куртку. Он обостренным зрением и слухом впитывал все: и необыкновенную прозрачность свежего воздуха, и оборванность смутных речей. Широкие спины, залитые солнцем, босые ноги на хрустком песке. И мерные взмахи натянутого паруса, на котором перекатывалось белое девичье тело. Но откачать ее не удалось. Опустили тогда парус на землю. И лежала она на нем, запрокинув голову, уставя незрячие глаза в синее небо.