Атаман (сборник) - страница 16

Воробушки за окном чирикали.

В шесть часов загудел гудок — просыпайтесь, рабочие!

На плечи просаленную блузу, на голову — черную шляпу, а в карманы — хлеб да соль. Айда на фабрику пилить, сверлить.

Домик мал: кухня да голостенная комната, но на дверь — замок, ибо жулик народ пошел.

Уже солнце, словно сверкающий лебедь, плывет по небу — идти весело.

Улица черна — посыпана каменноугольным шлаком, домики малы — в три окна, вылезают же из них люди-труженики. Глаза протирают, позевывают — еще не размаялись.

Идут мимо сруба, а на срубе серяки-плотники помахивают топорами, только щепы летят округ.

— Ей, дядя! Смотри, штаны свалятся! — орет Кузьма Орешников, токарь, друг Петра. Петр подходит к нему, хлопает по плечу:

— Молчи, Кузьма: рязанцы обидчивы. Не след обижать мужика темного.

Кузьма сердится:

— А зачем они индюки бессознательные?.. У-y! Черти длиннобородые, всех бы мужиков в топку перекидал.

Но Петр смеется:

— Аника воин! Оставь, хоть на племя, с десяточек…

Ростом жердь, шириною соломинка Кузьма Орешников; лицом смугл, глазами сер, на голове кепка, но душою чепец прост и добр, хоть и норовит порою заговорить презлым басом.

— Хотел я тебя спросить, что значит «инсургент», вчерась в книге вычитал?

— Бунтовщик! Особенно коли за родину…

Парень задумывается. Серые глаза горят огнем: черт любознательности внутри сидит. Ноги-ходули ступают рассеянно.

У красного забора почтовый ящик. Стоп! Петр вытаскивает из-за пазухи письмо.

— Кому?

Петр смущается:

— Товарищу!

Письмо — бултых! Думает Петр:

«Назад брать — ящик ломать: дело кончено».

В Кузьме же черт шевелится:

— А скажи-ка, брат, мне, пожалуйста, что такое за наука гомеопатия?

Но Петр уже в воротах фабрики. Ищет в карманах брюк медную бляху, с которой надо быть на работе. Не забыл ли? Нет, здесь.

Его номер: 1671.

…Пыхтит и повизгивает кирпичное чудовище.

Пять этажей, сто глаз и одна пасть — злые, скрипучие ворота.

Покорно и угрюмо протянулись к пасти вереницы блузников и исчезли в ней, словно осужденные грешники.

Когда тучи алы, когда солнце низко, трудовой день кончается.

Визжат железные ворота, выползают рабочие толпы на черные улицы.

Петр устал, в ушах звон стоит, грудь умаялась — целый день околачивался у станка, резцы натачивал, нарезал винты.

Рядом с ним шагает Кузька Орешников:

— С мастером поругался я… Зверь-человек! Говорит, стержень крив, а я его точил-точил, ажно руки мои окровавились.

Петр отвечает:

— Н-да!

Сам же думает:

«А письмишко мое уж получено».

На перекрестке прощаются:

— Приходи, брат, в клуб, на вечер.

— Не знаю, — колеблется Орешников, — о свете читаю я. Больно здорово… Ну, и умник же француз Фуко. Впрочем, может сберусь. До свидания!

Расходятся.

Петр один. Путь мимо мелочной лавочки.

Не перенести искушения. Визжит блок — Петр стоит у прилавка, рассматривая товары.

Толст, длиннонос и с лукавыми глазами продавец. В холщовом переднике.

— Здравствуйте-с!

— Здравствуйте! У вас есть карамель самая сладкая?

Ну, еще бы! Конечно, карамель здесь лишь самая сладкая.

— Так отвесьте-ка фунтик мне.

И еще, поколебавшись немного:

— А пряники вяземские? А орешки китайские?

Все, все тут есть! Да еще как дешево!.. Прекрасный человек этот лавочник: даже пастила у него приготовлена для Петра.

На прилавок с форсом летит серебряный рубль, торгаш его пробует на зуб.

— Не съешьте, пожалуйста! — пугается Петр.

Торгаш льстиво ухмыляется в рыжую бороду и сдает медяки с рубля.

— Нельзя-с без этого: дело торговое, фальшивых монет развелось множество. До свиданьица-с, заходите и в следующий раз, товарец по совести.

Медяки — в кошель, Петр берет с прилавка пакеты с лакомствами и — марш домой.

— Белочка! Пусть орешками позабавится.

Идет по улице, бодро поглядывая по сторонам.

…А вот и дом.

В калитке ручка — железное кольцо.

Какое красивое!..

Это ничего, что слегка изъедено ржавчиной. Пустяки! Когда-нибудь он его основательно вычистит толченым кирпичом, и оно заблестит, будто серебряное.

Взбегает на шаткое крыльцо, торопливо отмыкает замок, входит в кухню. Блузу — долой, шляпу — долой, а покупки — на стол бережно. Надо картошку варить, как волк, голоден, — но до картошки ли?..