Авария - страница 56

Лучше парня ты не мог найти, чертов официант. Такой парень, как я, всегда и везде найдет себе применение.

На дворе заскрипели тормоза очередной «татры», груженной бетоном. Камил отложил горелку автогена и не спеша вышел во двор. Обшивка бассейна была уже заполнена бетонной смесью. Два парня заглаживали дно длинными досками, они с явной неприязнью глянули на Камила, и больше он для них не существовал.

Этим грубым поденщикам вход в дом запрещен, подумал Камил, ощутив на минуту некоторое удовлетворение, но тут же вспомнил запертую решетку и спрятанный ключ и осознал унизительность своего положения. Получишь свое, и с прибылью, Петрик. Одной ночью на твоей же даче все тебе верну!

Разогрев в консервной банке нежные сосиски и положив на тарелку горку хрена, Камил уселся пообедать. Собственно говоря, голоден он не был, он не привык перегружать желудок, руководил им лишь холодный расчет. Восполнить кванты потраченных калорий и выжать из Петра все, что можно. Взять дело справедливости в свои руки и хотя бы частично обложить налогом прибыли, которые получал Петр от малых и больших махинаций.

В понедельник будут готовы все насосы вместе с обхватами. И самая трудная часть работы, считай, позади, размышлял Камил, соображая, как потом продлить приятные дни пребывания на террасе, но вдруг до него донесся шум мотора, и повторилась знакомая сцена появления сверкающего бампера автомобиля, будто восходящего солнца. Камил встал, прикрыл глаза ладонью и уже издали увидел, что за рулем сидела женщина.

Машина подкатила прямо к террасе, из нее вышла Регина и, покачиваясь на ходу, приблизилась к Камилу. Как дикая кошка, подумал он, сосредоточенно глядя на ритмичные колебания ее бедер, охваченных узкими коричневыми брюками. Очень давно у меня не было женщины.

— Эти чашечки мне подарила мама, — сказала Регина и протянула руки для объятия.

— Я разбил ее нарочно. — Камил обхватил ее за талию и посадил себе на колени, прямо на пыльный комбинезон.

— Я знаю, сама она не могла упасть… Тебе завидно, что у Петра есть я?

— Ты? Нет. Ты его не любишь.

— Всю неделю он говорил страшные глупости, только бы я сюда не ехала. Бедняга…

— Должно быть, ты чем-то себя выдала. Тут он нес какую-то чепуху, — многозначительно заметил Камил.

— Я ему все выложила. Что я люблю тебя и вообще… Он надо мной смеялся. Ты у него не в фаворе.

— Он у меня тоже.

Регина задумчиво покачала голевой и необыкновенно серьезно посмотрела Камилу в лицо.

— Ты хочешь отомстить ему.

Это был не вопрос, утверждение.

— Тебе было бы неприятно? — испытующе спросил он.

— Сегодня, пожалуй, да, потому что он послал меня за тобой. Завтра ты идешь играть?

— Ни завтра, ни в воскресенье. Только во вторник…

Она задумалась.

— Завтра я сюда приеду. Автобусом, — добавила она тихо. И поцеловала его. — Ты рад?

Он кивнул. Игра снова захватила его. Собственно, это была уже не игра.

— Завтра мы не уснем. И будем во всех комнатах.

— Так все же месть…

— Нет. Ты будешь принадлежать мне всюду, где я хотел бы жить.

Регина слегка отклонилась и прямо взглянула ему в глаза.

— Ты любишь меня?

— Думаю, что да.

— Значит, не любишь. Еще нет… Но вечером в воскресенье ты будешь тосковать по мне.

Камил вдруг почувствовал головокружение, от которого потемнело в глазах. Он совершенно забыл и Петра, и обещанную месть.

— Регина, я не хочу ждать до завтра…

Она покачала головой, высвободилась из его объятий и решительно поднялась.

— В восемь часов я должна открывать. Но завтра я весь день свободна. По крайней мере потешишь себя надеждой. Целых двадцать четыре часа будешь тешить себя надеждой.

Сжав губы и крепко держа руки на кожаной обшивке руля, Камил несся по Клинскому серпантину, иногда прикасаясь к волнующим изгибам тела Регины.

Не позволять желанию вытеснить чувство мести, решил он и, выходя перед своим домом из машины, пренебрег устами Регины, подставленными для поцелуя.

В лифте его обуревали угрызения совести. Здесь я совсем недавно держал на руках Дитунку, подавленно думал он. У двери квартиры почувствовал мучительное раскаяние и тоску. Я хочу, чтобы вы были здесь. Дитунка в детской кроватке, на своих нетвердых ножках, зовущая меня «Ка-ка», и ты, прекраснейшая из литвиновских женщин, хотя и в Мосте я не видел никого красивее тебя… Но маленькая прихожая была пуста, и он не нашел их ни в одной комнате. Только следы, нежные и нагоняющие тоску.