Авария - страница 57

Человек — это машина, но не такая мудрая, как я предполагал, размышлял Камил. В каждой машине есть свои несовершенства, легко портящиеся детали, требующие особой осторожности и заботливого внимания. Какую же функцию в человеческом устройстве выполняет любовь?

Камил поставил на проигрыватель Симфонию судьбы и при первых печальных аккордах начал терзать себя мыслью о завтрашней запланированной и поэтому страшной измене с женщиной, которая сама вызывала его на это из непонятных побуждений, ибо ее объяснениям не следует доверять. В середине симфонии он снял звукосниматель с пластинки и заколебался.

В углу комнаты стояла высокая плетеная корзина с игрушками Диты. Кукла Мая, резиновая собачка Гаф, цыпленок Пипи. Первую пасху в своей жизни и свой первый день рождения ты проведешь без папы… Если я здесь останусь, я никогда не смогу посмотреть тебе в глаза. Охваченный сожалением, тоской и печалью, Камил поставил концерт Чайковского. Мир принадлежит только сильным и мужественным, мелькнуло в голове. Сотни людей расстались с жизнью, стремясь к безумному и невозможному, и мотивы их действий — это стартовая площадка для титанов. Три следующих дня слишком важны и слишком многое решают, чтобы я позволил себе потопить их в сожалениях и укорах совести. Камил прекратил борьбу с собой и, закрыв глаза, погрузился в музыку. Неожиданно в музыку ворвались какие-то посторонние звуки. Камил, негодуя, открыл глаза и в дверях увидел своего отца. Отец выглядел хмурым и озабоченным. Долго же я его не видел. Очень долго.

— Привет, папа, — сказал он и снова опустился в кресло.

— Здравствуй, — услышал он в ответ, но не двинулся с места.

Концерт близился к финалу. Как велик должен быть человек, создавший такое произведение. Как он должен был страдать и как должен был быть счастлив…

Наконец черный круг пластинки остановился, в репродукторах слегка шумело. Никаких других звуков не было слышно. И это было странно. Человек, стоящий за его спиной, — отец. Это тоже было непонятно. Камил жалел отца и все же чувствовал к нему какую-то неприязнь. Зачем он пришел? Посмотреть, как происходит раздвоение личности?

Вздохнув, отец медленно подошел к большому, во всю стену окну, повернулся лицом к Камилу.

— Завтра мы едем к Разловым, — заявил он тоном, не допускающим возражений.

Камил почувствовал, как у него забилось сердце.

— У Тынца проезд закрыт, но на легковой машине вы проскочите, если снова не засыпали…

— Ты ведь тоже поедешь с нами, не так ли? — Отец повысил голос, и впервые, насколько помнил Камил, этот голос дрогнул.

Камил пожал плечами. Очень заманчиво уже завтра обнять Здену и потискать Дитунку, еще совсем недавно он упивался этой картиной. Но отцовская настойчивость вызвала обратную реакцию. Я не позволю, чтобы меня тянули туда за уши.

— Увидим, — буркнул он равнодушно. — На воскресенье у меня много работы.

Отец снова вздохнул. Подойдя вплотную, он схватил Камила за плечи и повернул лицом к себе, чтобы видеть его глаза.

— Что ты за человек? — медленно проговорил он с выражением, испугавшим Камила. — Где ты живешь, Камил?

Здена достала из духовки пасхального «ягненка». Надо сказать, ей было не до смеха. Камил не приехал, а это было плохо. Очень плохо.

Мать украшала двухслойный торт, каждую минуту озабоченно поглядывая то на часы, то на Здену.

— Можно выключать, Зденичка. — Она потыкала пальцем в золотистую корочку. — Хорошо пропекся, очень вкусный будет.

— Я рада, если вам понравится, — улыбнулась Здена, но мысли ее были заняты совсем другим.

Еще недавно я была счастлива тем, что могу быть полезна нашим. Этого счастья хватило ненадолго. И для кого мы все это готовим? У родителей я как кол в плетне. Десятый день нашего затворничества в «ходовском монастыре», а от Камила ни строчки… Камил, тебе, должно быть, икается. Я тут реву часами, вечером — над спящей Дитункой, ночью — в пустой комнате, убегаю из гостиной от печальных вздохов и сочувственных взглядов матери, больше не уверяю, что у тебя много работы. Ты вбил себе в башку, что заработаешь на какой-то проклятой воде… Сумасброд, наивный мальчишка, будь все так просто, стал бы Петр обхаживать тебя? Этот спекулянт обдерет тебя как липку, и я ничем не смогу тебе помочь.