Август в Императориуме - страница 13
Выйди на улицу, попробуй заговорить о двигателе внутреннего сгорания, о книгах и фильмах на разных языках, о праве личности на свободу слова, о красоте древней живописи или поэзии, о газете или Олимпиаде — если ты не орденец и не прошляк, в 9 случаях из 10 шарахнутся как от зачумленного, а то и «полдухаев» (Полицию Духа) вызовут. Далеко не всё запрещено — но табу на публичное обсуждение связанного с прачелами живет уже сотни лет. Его даже не Орден установил — сами нынчелы!
Это на улице — а в потайных капищах, катакомбах, на роскошных виллах и чёрных рынках, да просто среди своих гуляют и обмениваются уцелевшие вещи прачелов, обмусоливаются слухи и сплетни о них, создаются и рушатся культы. Несмотря на «должностной и имущественный ценз правообладания новопроизведёнными техническими средствами», можно встретить даже в сельской местности, в какой-нибудь небогатой усадьбе, нелегальную механическую поливалку или тарахтящий движок (местный умелец соорудил, пустив на топливо, оно же выпивка, часть урожая) — а хозяин сотоварищи в это время в подвале отбивают поклоны древнему фолианту, постеру с голой женщиной или загадочной пишмашинке…
— Хо-хо, видать, ночка тяжела была! Всё нараспашку, сам с небесам беседует. Кого мечом-то кромсали, ваше вашество?
Рамон, очнувшись, ругнул себя за беспечность, но, взглянув на наивно-плутоватую загорелую физиономию Пончо, развалившегося в ветхом креслице (модные сандалии на липучках, цветастые «бермуды», на волосатом торсе распахнутая белая жилетка с массой кармашков, в одном из которых угнездились «фирмовые» солнечные очки), ответил спокойно (сам панибратство развел):
— И ты будь здоров, отважнейший из пофигистов, раз не боишься с нашим нашеством вот так запросто.
— Боялся бы, — хмыкнул Пончо, — вам, орденцам, лишь бы мечи свои кормить, но ты другое дело — если ни за что, то самое большее по уху съездишь!
— И съезжу, если зубоскалить не бросишь. С чем пожаловал в такую рань? Как поживают инжирины размером с человеческую голову?
— Да отлично поживают, — ничуть не смутился Пончо, — если их не пожевали! Между прочим, герой, уже почти полдень, и… — наклонив чёрнокурчавую голову, он заговорщически ухмыльнулся и понизил голос, — мы собирались кой-кого навестить… Но сначала…
— А, ну да, как же я мог забыть — ты лопнешь, если не расскажешь очередную городскую сплетню!
— Бароша, золотко, от кого ещё ты узнаешь новости раньше вашей хваленой почты! Кто у вас там рассекает — почтовые гуси с орденскими бляхами? Или крысы на роликах?
Барон привычно усмехнулся — настоящая орденская почта представляла собой телепатическое извещение (в один конец, если отправитель имеет низкий ранг, т. е. не способен ответить). А ролики Пончо приплел не зря: пару лет назад в Артемисе, полупустом и сонном городе у отрогов Заоблачного Хребта, где порой неожиданно, как умершие деревья, в полной тишине рушатся древние башни, а на расколотых плитах и постаментах неподвижны под солнцем змеи и ящерицы, — неугомонные дети провалились в подземелье, которое оказалось огромным прачеловским складом роликов и коньков. Мгновенно возникла мода, Полиция Духа не возражала и даже разрешила их производство, а некоторые Наместники сформировали, наряду с конными патрулями, роликовые отряды быстрого реагирования.
— Орденская почта не травит меня байками и анекдотами про тупых крестьян, блудливых вдовушек и обворовавших друг друга казначейцев (сказал и пожалел: хороша была история про двух чиновников, из соперничества подделавших печати друг друга и назначавших выплаты нужным людям из финансов чужого управления; погорели оба на страсти к одной знатной даме, добиваясь её благосклонности всё более щедрыми дарениями из тех же источников; обнаружив, что мошна пуста, кинулись разбираться с подчиненными, те начали сдавать друг друга; в конце концов герои столкнулись лоб в лоб у дамы и помяли друг другу физиономии ещё до водворения в тюремную камеру, где и продолжили начатое; финал пока отсутствовал, но был обещан).
За дверью кашлянули, затем постучали.
— Заходи, Лактанций, заходи, твой повар и без тебя справится, — ничуть не смущаясь, что приглашает в чужую комнату, да ещё хозяина, небрежно бросил Пончо, вскочил и полуотдернул штору. — Мы тут, понимаешь, рассуждаем о достоинствах поясного портрета эпохи 55–79-го Адмираблей… — и он кивнул в сторону привычно держащего пальцы веером Пластрона.