Августовские молнии - страница 9

— Давайте ликвидируем Видаля Санчеса до истечения срока его полномочий и сделаем нашим президентом Хуана, — предложил Тренса, особо отличавшийся среди генералов своими боевыми заслугами.

— Сейчас июль, Герман, а в декабре вступит в должность Перес Г. За пять месяцев ничего не выйдет. — Это сказал Хуан Вальдивия, толково сказал. Всем бы так.

— Да, трудновато, — согласился Артахо.

— Кроме того, нужно принять во внимание общественное мнение. — Это заявил Хамелеон, единственный из нас, кого такие веши интересовали. Может быть, потому он до сих пор и пользуется успехом.

— Что с тобой, Лупе?! — спросил меня Герман, первым заметив, какое у меня лицо.

Я поведал им о своем несчастье, то есть об эпизоде с часами и приключении на кладбище. Тогда они сделали то, на что я никогда не считал их способными: они посоветовали мне попросить прощения у Переса Г.

— Я ни за что не попрошу прощения у мелкого жулика, — отвечал я с достоинством. — К тому же это значило бы поставить в неловкое положение сеньору Гонсалес.

Они стали мне доказывать, что в конце концов сеньора Гонсалес — всего лишь вдова, что муж ее — покойник; пусть знаменитый, но покойник. Я вышел из себя и ни на йоту не отступил от своего решения.

Тогда Вальдивия, сидевший все это время молча, поднялся со своего места и произнес следующее:

— Зачем ломать себе голову, друзья? Я думаю, единственное, что можно сейчас сделать, это нанести визит сеньору президенту Республики генералу Видалю Санчесу и поздравить его с решительностью, уважением к закону и бескорыстием, какие он проявил, приняв необходимые меры для урегулирования политического положения в стране.

Я остолбенел от такого бесстыдства, особенно когда увидел, что остальные с ним согласны!

Тогда мне пришлось встать и сказать во всеуслышание:

— Я решительно отказываюсь наносить визит этому деспоту!

Они попытались меня успокоить, доказать необходимость подобного шага.

— Нам нужно быть с ним в хороших отношениях; потом увидим, как все уладить с Пересом Г.

— Я не собираюсь ладить с Пересом Г. — Я добавил, что они и я вовсе не означает «мы» и что я стыжусь своего участия в их сборищах.

Они ответили, что если нельзя говорить «мы» и если мне стыдно за мое участие в их сборищах, а также если я не собираюсь нанести визит Видалю Санчесу и помириться с Пересом Г., то мне нечего здесь делать и я могу сию же минуту отправиться в одно место, которое мне мое хорошее воспитание не позволяет назвать на этих страницах.

Ничего не попишешь, я поднялся, надел фуражку и плащ, висевшие на вешалке, и в бешенстве покинул «Земной рай».

В отеле «Космополит» меня ждало еще одно горькое разочарование.

Когда я подошел к конторке взять ключ от своей комнаты, дежурный вручил мне конверт с траурной каймой и небольшой сверток в грубой оберточной бумаге. Я вскрыл конверт и извлек оттуда написанную женским почерком записку, которая гласила:

Легко понять, что в эту ночь я не мог уснуть, хотя и опустошил целую бутылку «Мартеля», чтобы немного успокоиться. Мучась бессонницей, я пришел к решению о необходимости извиниться перед Пересом Г. и даже придумал объяснение печальному происшествию — объяснение, которое бы не задело моей чести, а также и чести сеньоры Гонсалес, доньи Соледад, — как бы то ни было, именно она навлекла на меня все эти беды. А мои товарищи извинили бы меня само собой. Но планы, которые я построил ночью, развалились утром, когда ко мне в номер явился капитан Пантоха, адъютант при президенте, известить, что во дворце Чапультепек на двенадцать дня назначена встреча с Видалем Санчесом. Я отвечал, что с удовольствием принимаю приглашение и, завтракая в «Мексиканском цветке», пришел к заключению, что хотя Перес Г. и не украл тех часов, все же он вполне заслуживает наказания, которому я его подверг, так как всю свою жизнь отличался безнравственностью.

В газетах я прочел, что мои товарищи поздравили президента и что он, между прочим, сказал, будто «Мексика миновала эпоху каудильо», кинув таким образом камень в огород покойного.