Авто в облаках - страница 4
Поет гобоев звонкий строй.
В шатрах, раскрашенных весной,
Во льду шампанское так розово.
В траве кузнечик – дирижер
Взмахнул ногой над травным рокотом –
Из оперетки тонким стрекотом.
Весну встречает пьяный хор.
В траве кузнечик – дирижер
Взмахнул ногой над травным рокотом.
Во мгле жасминовых ветвей,
Ликером опьянев сиреневым,
Слагает шелестящим пением
Газелы розе соловей,
Во мгле жасминовых ветвей
Ликером опьянев сиреневым.
В туманы пурпурной Розеллии
Примчал нас радужный поток;
Наш плот жасминный лепесток
И весла усики камелии.
В туманы пурпурной Розеллии.
Примчал нас радужный поток.
2) В Атлантику.
Нас мчит лазоревый дельфин
В туман зыбей, зажженных золотом,
А в небе, радугой расколотом,
Цветет расплавленный рубин.
Нас мчит лазоревый дельфин.
В тумане зыбей, зажженных золотом.
Встает жемчужная заря,
Дрожа меж розовыми травами;
Поят прохладными отравами
Меня хрустальные моря.
Встает жемчужная заря,
Дрожа меж розовыми травами.
Туда, где изумрудный спрут
Заснул за алыми кораллами,
Дельфины вплесками усталыми
На раковинах нас влекут, –
Туда, где изумрудный спрут
Заснул за алыми кораллами.
Вверху проходят корабли,
Килем взрезая воду пенную…
Какую радость неизменную
Несут они в простор земли?..
Вверху проходят корабли,
Килем взрезая воду пенную.
Как хорошо на темном дне
Играть камнями самоцветными
И знать, что криками ответными
Никто здесь не ответит мне.
Как хорошо на темном дне
Играть камнями самоцветными!
Нас мчит лазоревый дельфин
В туман зыбей, зажженных золотом,
А в небе, радугой расколотом,
Цветет расплавленный рубин…
Нас мчит лазоревый дельфин
В тумане зыбей, зажженных золотом.
Быкоподобным
Туманной влажностью одеты,
Встречая каждую весну,
Быкоподобные «поэты»
Мычат на желтую луну.
Навоза сладостный наркотик,
Впитав расслабленной душой,
Мешают красочность экзотик
С нижегородской простотой.
С отвислых губ стекает пена,
И, наглой тупостью горды,
Они средь груд трухи и сена
Влачат тяжелые зады.
Впиваясь красными глазами
В заплеванный и грязный пол,
Размерно стукаются лбами
О деревянный частокол.
Приняв изысканные позы
Пред слюнями тупой молвы,
Вычесывают стихиозы
Из завшивевшей головы…
Наш путь за гранями рассветов,
И не удержит нас никто, –
Уж над зверинцами «поэтов»
Взлетает розовый авто!
О Польше
Широкая аллея, обсаженная кленами,
Резкий визг жестяного петушка на крыше, –
Через два десятилетия, быстрые и неугомонные,
О милые и близкие, я вас вижу и слышу.
На старом кладбище, где белели могилы,
Где зеленые листья дрожали при ветре,
Меж крестов я бродил, молчаливый и хилый,
Белокурый мальчик с именем Петрик.
В досчатом шарабане, потрескивавшем под нами,
В воскресенье в костел мы ездили целовать Распятье.
Матушка надевала чепец, обшитый варшавскими кружевами
И расшитое блестками тяжелое бархатное платье.
Сыро в костеле. Потрескивают свечи.
Дымится ладан. Мальчики поют за решеткой.
Я чувствую, как вздрагивали матушкины плечи,
Как тонкие пальцы перебирали четки.
Вечером мы сидели в выбеленной столовой.
Пили чай. Закусывали пончиками и ватрушками.
Играли в карты. Ссорились из-за семерки трефовой.
Ласкали ручную лисицу. Возились с игрушками.
Приходил отец. Прислонял ружье к стенке.
Сбрасывал ягташ, набитый перепелами.
Из кармана кожаных брюк вынимал трубку из пенки.
Закуривал медленно и важно загорелыми руками.
Когда же земля одевалась в белые плахты,
На крестьянских санях с гиканьем приезжали гости –
Вся окрестная старосветская шляхта,
Закутанная в медвежьи шубы, опирающаяся на трости.
. . . . . . . . . .
Сергей Третьяков
«Отрите слезы! Не надо плакать!..»
Вадиму Шершеневичу.
Отрите слезы! Не надо плакать!..
Мстить смерти смертью – бессмертно весело!
О сердце сердцем прицельно звякать…
Лизать подошвое теплое месиво.
В подушку неба хнычут не звезды ли?..
А вам не страшно – вы зрячи ощупью.
В лесах за Вислой вы Пасху создали,
В степи за Доном я эхо мощи пью.
Не спя недели… Вгрызаясь в глину…
Прилипши к седлам… И все сполагоря.
А ночью небо горбило спину
Крестя палатки гнилого лагеря.
Железо с кровью по-братски сблизились
Подпругу мести вольны рассечь они.
А поздно в ямах собаки грызлись
Над вкусным мясом солдатской печени.
Любви предсмертной не заподозрим.
Ведь, если надо, сдавивши скулы,