Автостопом на север - страница 16

стр.

Вместо того чтобы вспомнить все полученное у Шубби и передать это своим кулакам — справа, слева, прямой левый, всем весом правая чуть снизу, ноги, ноги не забывай, чтоб как пружины работали, в них успех, подбородок к ключице, плечо вперед, удар… — вместо того чтобы думать об этом, меня почему-то разобрало зло на Петера.

Кто, как не мой любимый братец, навязал мне треклятый мешок и отправил на север? И Цыпка эта тоже на его счету. Из-за него, собственно, и прыжок на дно омута.

И такое меня зло разобрало на Петера, и на допотопного дедулю, и на Цыпку, и на этого Че, и на мальчишку-боксера — пусть думает, что под барабан молотилки попал. Даже на себя теперь злюсь. Так и кажется, что у меня глаза кровью налились.

Пританцовывая, подходит Цыпка, ничего не замечает, конечно. Старается уговорить меня — это чтоб я не расколошматил мальца на составные части… на молекулярном уровне.

— Может быть, не надо вам драться? Не люблю я этого, боюсь… — и тихонько так, будто птичьим крылышком, касается рукой моего локтя. — Ты знаешь, Че говорит, что мы можем до самого райцентра доехать. Автобус отходит через час. Может, вам не так уж обязательно драться, а?

Я показываю, как бью: правый — снизу. Воздух свистит, разрезаемый моими кулаками!

Глава V, или 10 часов 30 минут

— Что, у вас тут, в деревне, и защитного шлема нет? — спрашиваю я, разминаясь в своем углу, пока мне завязывают боксерские перчатки.

— Какой еще шлем?

Когда я был у Шубби на тренировке, я видел, как им шлем надевали.

— Ты это про защитную маску?

Он что, меня за олуха принимает?

— У нас эту штуку называют шлемом, пигалица!

— Шину мы при спарринге тоже не берем.

Я отмахиваюсь. Чего это он? Не знает, для чего шина в рот вставляется? Погоди, уложу тебя на песочек — не поможет никакая шина.

Подходит Че — и сразу ворчать: завязки не так завязаны, надо сверху, а не снизу. Опять он все знает.

— Ты ж так партнеру сразу бровь порвешь, — тихо говорит он мне, перевязывая завязки.

Зрителей хватает: за бельевой веревкой, натянутой вокруг нас, гул голосов.

— Друзья, мы рады, что нам представляется возможность показать вам хороший бой. В спарринге померяются силами Уве, Локомотив — Лейпциг…

Аплодисменты, выкрики.

— …и Гуннар, ТСЦ — Берлин.

Крики, хлопки, смех, свист.

Я уж хотел поднять руки над головой — поприветствовать зрителей, но вдруг чувствую: не могу! Детский паралич, что ли? Почему-то я весь мокрый, даже подошвы влажные. Что это? Никак, заболел? Только что на вышке этот приступ, а теперь еще сильней!.. Может, пора мне перейти на постельный режим?

Дребезжит крышка от большой кастрюли. Че выталкивает меня на середину ринга:

— Начинайте, чего вы? Или…

А я хочу домой, хочу в кресло, перевесить ноги через спинку, включить телек, включить транзистор — он у меня с ладонь, но все равно пищит громко. Закрываю глаза, говорю себе: «Густав, все это сон, проснись, Густав, ты не дома. Проснись…»

— Чего руки опустил? — шипит мой напарник. — Давай начинай!

Открываю глаза. Нет, я не дома. И не помогут мне никакие заклинания! Мальчишка шурует боксерскими перчатками перед самым моим носом. Тронутый небось!

Сейчас я прихлопну его, как муху.

Удар мой будет неотвратим, со свистом кулак разрезает шелковый воздух. Ничто живое не способно ему противостоять! Такая во мне закипает злоба, что я готов быка одним ударом свалить.



Я словно лечу за своим кулаком до самой веревки, с обеих сторон, словно комариные укусы, меня сопровождают удары мальца. Но что-то внутри зашевелилось.

Снова дребезжание крышки кастрюли, но где-то очень далеко, не то в Австралии, не то в Ростоке.

Росток?

— Давай в свой угол! — слышу я голос Че и чувствую, как он меня куда-то подталкивает.

А я только-только разошелся! Уже в своем углу я растираю песок ногами, стараясь показать, сколь я свеж и бодр.

Мегрэ и правда в своей лучшей форме. С ледяным спокойствием он оценивает обстановку. Шубби ведь показал мне, как это делается. Зажать надо. Но умеючи. Шубби приказал Мегрэ выкинуть вперед левую и тут же ее зажал между телом и рукой. И сразу бам-бам правой по кумполу.

Ну погоди, паренек. Пробил твой последний час!