Автостопом на север - страница 15

Удар, как при взрыве атомной бомбы. Жуткая тишина. Вокруг — все зеленое. Не помер же я тут?

Делается ужасно холодно, и кругом — еще зеленей.

На помощь! Мне нечем дышать! Но, значит, я жив, это точно: мертвым дышать не хочется, это по законам логики, как говорит наш Крамс. Будто пузырь, я выныриваю на поверхность. В ушах гул.

Из ушей хлюпает вода. Кругом смех, хохочут, визжат. Да это же голос Цыпки — резкий, вредный и коварный. Только Че не смеется. Улыбается, сукин сын, кролем подплывает и фальшиво так спрашивает:

— Не ранен? Воздуху не хватает, да?

— Разве я похож… на такого? — кричу я.

Должно быть, воды порядочно хлебнул. Что ж тут удивительного? Так глубоко на дне этого омута еще никто не бывал. Выхожу из воды и тут же раскаиваюсь: надо было там замаскироваться — живот у меня фиолетового цвета, как малиновый кисель. Назад уж не подашься. Че и так уже все видел.

— Полбеды! — говорит он, качая головой.

— Ты лучше гляди, как бы беретку не потерять! — Но голос мой звучит как из бочки с водой.

«Я не дам себя перфорировать», — говорит Крамс, когда мы хотим загнать его в тупик и посадить в калошу какой-нибудь новостью, которой еще в газетах не было, или выдуманной формулой.

— Не выйдет, я не дам себя перфорировать! — булькаю я.

Похоже, начинается кессонная болезнь: чересчур быстро вынырнул, слишком глубокое погружение, и легкое у меня лопнуло. Пусть все видят, как настоящий мужчина ведет себя в таких случаях. Че хочет меня поддержать — и это на глазах у всех! Я стряхиваю его, как назойливую муху, и вполне самостоятельно ложусь на мягкий плед, животом вниз, конечно, в надежде, что спина не переливается всеми цветами радуги.

И вообще, как это я животом хлопнулся? Я же из задней стойки прыгал! Назад падал.

Тереза наклоняется надо мной:

— Тебе больно, Гуннар? Очень даже страшно было. Но и смешно почему-то. Ты уж прости. Как мы ни боялись за тебя, а все равно хохотали.

— Значит, развеселил вас? Этого мне и надо было. Я ж рыжий у водяного ковра.

— Я думала…

Она думала! Я хотел совершить прыжок экстра-класса. Да, да. Густав так собирался сделать. Воздух теперь уже вполне нормально поступает в легкие, и живот не очень жжет, градусов на восемьдесят. Уже не адский огонь, как до этого. Густаву представляется возможность внести полную ясность.

— Я и хотел вам продемонстрировать клоунский прыжок, — прерываю я Цыпку. — Мы его давно в крытом бассейне разучивали, но умеют его только трое из нашего класса: я, Шубби и Фридрих Карл. Показать еще раз?

Делаю лицо, как у комиссара Мегрэ, и, выдвинув подбородок вперед, привстаю, будто снова рвусь на вышку.

— Нет, нет, не надо! — пищит Цыпка. — Ты уж и так нас насмешил.

Какой-то мальчишка сидит рядом, зарывшись в песок, и выдает:

— Не верь ему. Прикидывается, что нарочно. Не вышло у него, верно, Че?

— Заткнись, а то сейчас от него по уху заработаешь!.. — говорю я.

Че, успокаивая, похлопывает меня по плечу — он-то думает, что я все еще в нокдауне.

— Подумаешь, силач какой нашелся! — замечает мальчишка.

А я окидываю его оценивающим взглядом.

— Чтоб ты знал: я боксом занимаюсь! — При этом голос мой делается ледяным.

— Ты тоже? — радуясь, спрашивает малыш. — Пройдемся два раунда. У них тут и перчатки есть, да они деревня, только так дерутся, никакой техники. Че! Когда он отдышится, ты нам позволь пройтись два раунда, тренировочных, конечно. А ты где занимаешься?

— ТСЦ — Берлин.

«Густав! — барабанит мой сигнальный аппарат. — Это Шубби в ТСЦ — Берлин. Ты же даже не знаешь, что это значит — ТСЦ. Ты же только один раз был у Шубби на тренинге, а потом после уроков в школе пробовал».

— По мне, пожалуйста, хоть сейчас. Восемь унций. Три раунда.

Нет, этот мальчишка не «пиник», у этой рыбки мышцы длинные и жилистые, но он же на три категории легче меня — вес бумажной мухи. Придется его уложить в первом же раунде.

— Только чтоб не до крови. Я не выношу! Эта Цыпка в бикини еще тут?

Че, поглядев на часы, говорит, что сразу нельзя. Надо полчаса переждать. Но у нас нет времени ждать, дорогуша, нам надо дальше, в этот самый Альткирх.

И об этом Че подумал: он постарается раздобыть для нас колеса. Надо же — все успевает! Цыпка, конечно, за ним увязалась. И опять завела и про стихи, и про стенгазету, и про мелиорацию.