Бабочка - страница 75
Меня повели к начальнику тюрьмы, который спросил меня:
— Ты француз, почему же ты жалуешься бельгийскому консулу?
В кресле сидел мужчина лет пятидесяти, одетый в белое, с очень светлыми волосами на круглом, розовом и свежем лице; на его коленях лежал кожаный портфель. Я сразу понял, в чем дело:
— Вы утверждаете, что я — француз. Верно, я бежал от французского закона, но я бельгиец.
— А! Видите? — сказал консул.
— Почему ты раньше об этом не заявил?
— Это ничего не меняло. На вашей земле я не совершил никакого преступления, кроме побега, но это естественно для каждого заключенного.
— Хорошо, мы возвратим тебя к твоим друзьям. Но, синьор консул, должен вас предупредить, что после первой же попытки бежать он вернется в карцер.
— Спасибо, господин консул, — сказал я по-французски, когда начальник вышел. — Большое спасибо за заботу обо мне.
— Боже! Сколько вам пришлось выстрадать в этом ужасном карцере! Идите скорее, прежде чем это животное передумает. Я буду навещать вас. До свидания.
По лицам моих друзей я понял, что выгляжу ужасно.
— Ведь это не ты! Что сделали с тобой эти сволочи?
— Говори с нами, скажи что-нибудь. Ты что, ослеп?
— Что случилось с твоими глазами? Почему ты открываешь и закрываешь их каждую секунду?
— Они болят от дневного света, потому что привыкли к темноте.
— От тебя несет гнилью, непостижимо!
Я разделся догола, и они положили мои вещи у дверей. Все мое тело покрыто укусами рачков, которых приносило с приливом. Пятеро заключенных, которые много перевидали на своем веку, замолчали при виде моего тела.
Я выхожу на прогулку совершенно голым. Кложе несет чистую одежду. С помощью Матурета моюсь, пользуясь местным черным мылом. Чем больше я моюсь, тем больше грязи с меня сходит. Наконец, я чувствую себя достаточно чистым. За пять минут обсыхаю на солнце и одеваюсь. Приходит парикмахер. Он хочет обрить меня наголо, но я говорю ему:
— Сделай мне нормальную прическу и побрей, я тебе заплачу.
— Сколько?
— Один пезо.
— Сделай это хорошо, — говорит Кложе, — и я дам тебе два.
После бани, побритый и причесанный, я чувствую себя заново родившимся. Мои друзья не перестают расспрашивать меня:
— А до какой высоты доходит вода? А пауки? А многоножки? А ил? А раки? А ведра с дерьмом? А мертвые? Это была естественная смерть, или они кончали самоубийством? А может быть, они «самоубивались» руками полицейских?
Вопросам не было конца. Меня пришел навестить негр из карцера и объяснил мне историю с бельгийским консулом. Он несказанно рад, что благодаря ему мне удалось выйти из карцера.
Камера моих друзей кажется мне дворцом. У Кложе собственный гамак, который он приобрел за деньги, и в который он силой заставляет меня лечь. Я растягиваюсь поперек гамака и, видя его удивленный и вопрошающий взгляд, объясняю, что если он ложится вдоль гамака, то он ничего в этом деле не понимает.
Еда, игра в шашки, испанские карты, бесконечные разговоры — эти занятия заполняли день и даже часть ночи. Как только ложишься спать, сразу наползают воспоминания, и события одно за другим сменяются перед глазами и требуют продолжения. Фильм не может на этом закончиться, он требует продолжения, и оно наверняка будет.
Я нашел свои стрелы и два листа кокаина. Жую зеленый лист, и мои друзья с изумлением смотрят на меня. Я объясняю им, что из этих листьев делают кокаин.
— Ты шутишь?
— Попробуй.
— О, язык и губы ничего не чувствуют!
— Здесь продают такие листья?
— Не знаю. А как тебе удается, Кложе, доставать деньги?
— В Рио-Хаше я разменял содержимое патрона, и с тех пор у меня всегда водятся деньги.
— А у меня, — говорю я, — тридцать шесть золотых монет по сто пезо, цена каждой из которых — триста пезо, но они у начальника тюрьмы. Я как-нибудь подниму этот вопрос.
— Эти люди дохнут с голоду. Лучше предложи ему сделку.
— Это идея.
В воскресенье я беседовал с бельгийским консулом, и он посоветовал мне не требовать сейчас эти монеты.
— Они могут снова посадить вас в этот ужасный карцер или даже убить. Эти монеты — большое состояние. Цена каждой из них не триста пезо, как вы полагаете, а пятьсот пятьдесят. Не стоит искушать дьявола.