Багдад – Славгород - страница 31

— Не надо, Павел, мы и так тебе поможем, — рассудительно сказала Като. — Ты не должен платить нам за наши родственные чувства.

— Я эти сокровища оставлял для детей, — наклонив голову, признался Павел, — но если они к ним не попали, то... Короче, я так решил.

— Возможно, ты как-то проберешься в СССР и отдашь детям то, что им причитается?

— К сожалению, Като, пока что это невозможно. Да и...

— Что, брат?

— Прежде мне надо встать на ноги... А сейчас надо где-то достать два пистолета. Да? Что скажешь, Мураз?

— Надо, это дельная идея, — поддержал его Мураз. — Пистолеты я куплю у своих армян, есть у меня такие.

На следующую ночь они втроем были возле дома контрабандиста — прибыли в самый последний момент, когда можно было застать его дома. Это они сразу поняли, увидев стоящую у ворот телегу.

— Дай вознице денег и скажи, что заказ отменяется, — попросил Павел Мураза, кивнув на извозчика.

Когда тот уехал, тройка охотников за контрабандистом, отбросив прежний план, просто притаилась у порога дома — ждать его выхода. Вся операция по поимке негодяя прошла тихо и бесшумно. Мураз сразу заломил бандиту руки, а Като подобрала выроненные баулы.

— А если будешь шуметь, — предупредила его при этом Като, — то тебе не поздоровиться еще сильнее. Понял? — контрабандист затряс головой.

Павлу осталось только, подойдя сзади, стукнуть его по голове и бросить у порога на короткий отдых, чтобы самим успеть скрыться.

— Чистая работа! — радовался дома Мураз, когда они разобрали вещи, приготовленные Сашей для себя...

— Однако пора прощаться, — вздохнул Павел. — Не знаю, доведется ли еще свидеться...

Нет смысла описывать эту горькую минуту... Ее не трудно самим дорисовать в воображении. Просто отметим, что наутро Павел был далеко от всех опасных для него мест и людей.

Он возвращался в Багдад через Стамбул. Дорога, развернувшаяся почти на три тысячи километров, радовала его возможностью сидеть в мягких креслах, при легком покачивании транспорта, а главное — наслаждаться безопасностью и беспечностью, отсутствием каких-либо волнений. Теперь ничто не мешало ему пользоваться полным комфортом и заботиться только о себе. Он чувствовал свободу, раскрепощенность и отдыхал от пережитых ужасов!

Места, которые он проезжал, были все те же, что и недавно, и невольно навевали мысли о прошлом. Однако вспоминать события последних лет: бегство из Багдада на запад... страх, суету и постоянное стремление оставаться незамеченным — не хотелось. Думать о том, как его мог найти враг, которого он считал погибшим, было тем более неприятно. Это же надо — провернуть такую грандиозную работу: избавиться от своего древнего дела, выдернуть все свои корни, оборвать налаженные связи, поднять на ноги мать и сестер, жену с детьми, перевернуть и исковеркать их судьбы и бежать, — а этот урод нашел его менее чем за год. До чего обидно! Надо было в Багдаде на месте все устроить, и никуда не бегать, ничего не менять. Но как? Теперь-то легко говорить, а тогда его одолела паника...

Но все, все — с тем покончено! Та трагическая история канула в Лету со всеми персонами и их именами... Ее больше не существует. Этого никогда не было! Только семью его она раструсила по белу свету — Саша с детьми укрылась в СССР, мать осталась в Румынии, а сестры не очень удачно вышли замуж. Все — из-за него!

Он постарался отмахнуться от собственных укоров совести, потому что чувство вины могло еще раз сломать его. Ведь до этих событий тоже была жизнь. Да какая!

А какая?

И тут, поразмыслив, он впервые обнаружил, что та жизнь, прежняя, кажущаяся ровной и благополучной, тоже была по-своему невыносимой, перегруженной непосильными задачами, в частности, завещанием предков — собираться да ехать на историческую родину. Эта обязанность не давала ему дышать, давила на него со всех сторон. За что бы он ни взялся, что бы ни стал делать, тут же возникала мысль, что стараться не стоит — все равно придется уезжать отсюда... В конце концов, он не выдержал и уехал. Это тоже было бегство — от надиктованной предками обязанности. Просто его ассирийская мать не смогла вселить в его кровь славянский крик о возвращении, которому подчинились бы все остальные побуждения. Она, начитавшись записок достопочтенного прапрадеда Рамана Бар-Азиза, лишь внешне настраивала Павла на отъезд в Россию, будто выталкивала с родных мест. И настроила.