Бамбуковый меч - страница 8

Пожалуй, оно вызвало бы и смех, но я, историк, знал, что над традициями шутить нельзя. Вспомнилось, что усердно внушал нам знакомый каратэист Уда:

— Все остальные школы каратэ, кроме нашей, способны только на позорные ужимки, — говорил он. — Наша школа- единственно правильная!

— Но в чем же ее главная, характерная черта, выгодно отличающая ее от других? — спросил я тогда Уду.

Не медля, он пустился в торопливые объяснения, но разница между школами каратэ оказалась столь же мала и непринципиальна, сколь и между школами чайной церемонии. Однако чем незначительнее была разница, тем бессвязнее, взволнованнее и жарче становились речи Уды. Чувствовалось, что не любовь к чистоте спорта и красоте искусства двигает им и третьекурсниками в храме, — а иная, глубинная и пока непонятная мне сила делает их глаза отчужденными и непримиримыми.

Новые вопросы тревожили нас. Почему политическая борьба среди буржуазных партий ведется здесь так яростно, экспрессивно, даже жестоко? Почему преследует лишь ограниченные, узкофракционные цели? Почему крупные политические босы перед выборами в торжественной обстановке едут в гости к своим бывшим наставникам, давно ушедшим на покой старикам, и почтительно выслушивают их советы? Рассуждения польщенных вниманием стариков, правда, остаются не известны никому, но почему газеты сопровождают эти встречи победным звоном литавр?

Почему так удивительно много здесь крошечных фирм, которые гордятся собой? И наконец, почему здесь нет отраслевых учебных институтов, а существуют только университеты?

Эти вопросы не давали нам покоя. Казалось, они находятся в таинственной связи с проблемой правильной постановки на пол чайной чаши и манерой завязывания каратэистского пояса…

* * *

Однажды, во время занятий, преподавательница Като раздала нам большие листы шелестящей бумаги.

— Японское общество можно уподобить флоту, — говорила она, — только в отличие от настоящей флотилии в нем нет согласованности и порядка. По безбрежному океану жизни гордо мчатся мощные миноносцы, и робко жмутся к их бортам неуклюжие, устаревшие катера. Допотопные фрегаты тщатся догнать их, распустив слабые паруса, но не замечая, как сзади их настигают молодые, сильные шхуны и безжалостно разбивают ветхие доски их бортов… На волнах равнодушного моря там и здесь качаются обломки кораблей, иногда мелькают и головы тонущих мореходов, — но никто не спешит спасать их, а все, зажмурив глаза, проносятся мимо. Ведь корабли — соперники и чужаки друг другу. Для каждого их матроса и капитана внешний мир холоден и враждебен; к нему он оборачивает свое настороженное лицо.

Тут Като сузила глаза в непроницаемые щелочки, упрямо сжала губы, — и ее лицо стало таким же, как у полицейского, стоящего на посту, или как у солидного чиновника за металлическим столом на фирме, или как у политического лидера, стоящего перед толпой фотографирующих его журналистов.

— Каждый корабль — это клан! — повысив голос, произнесла Като. — Клановая раздробленность общества — наша давняя традиция. Издревле феодальные князья собирали вокруг себя замкнутые группы самураев. У них не было земельных наделов, и повелитель содержал самураев на свои деньги. Рыцарь всецело зависел от господина, и выработанный в веках кодекс чести "Бусидо" обязывал самурая быть беззаветно преданным своему повелителю и всему клану. Грех, совершенный предводителем клана, становился грехом целого клана, и все самураи до единого несли коллективную ответственность за него. Недаром тема самурайского фанатизма и групповой ответственности была ведущей в средневековой литературе и искусстве! Независимые друг от друга, но преследующие одни и те же цели, — кланы стали непримиримыми соперниками.

— Но ведь это же дела минувших дней, — улыбнулась Като, — и вы можете спросить, как смогла ужиться реакционная клановая структура господствующего класса, феодальная по происхождению, с новейшим капитализмом, который с самого рождения своего разоряет барские поместья и превращает в пустой звук пышные дворянские титулы. Должно быть, японское средневековье самой природой было подготовлено к восприятию капиталистических отношений: тогдашняя буржуазия была слаба, немногочисленна, и многие князья сами занялись торговым делом, а их кланы легко превратились в фирмы, привнеся в них дух суровой преданности господину и бешеной ненависти к соперникам.