Бамбуковый меч - страница 7
Если этот путь поколений условно изобразить на бумаге, то получится линия, напоминающая английскую букву "Ю", и поэтому журналисты из газеты "Асахи" окрестили новое социальное явление "поворотом Ю". Как говорит статистика, больше семидесяти процентов тех, кто совершил полный надежды поворот, составляет молодежь в возрасте от двадцати до тридцати лет: ведь в капиталистическом городе ей приходится тяжелее всего.
Однако тоскливое разочарование подстерегает их и здесь. Оказывается, что на сельских фабриках давно уже заняты рабочие места, и пришельцы оказываются не у дел. Мало у кого остались родственники в деревнях, а подчас выясняется, что родство стало таким далеким, что крестьяне отказываются признавать родными незваных городских однофамильцев. Безработные, не нужные никому, пришельцы из города вдвойне испытывают давно знакомый мороз человеческих отношений. Разочарованные, духовно сломленные, молодые люди с горечью убеждаются, что бежать им некуда!
Однажды я встретил Уду в гастрономе. Стоя у витрины, он с недовольным видом разглядывал выставленные там мандарины, ярко–оранжевые и крупные.
— Знаешь ли ты, — спросил он, — что эти мандарины выращены с помощью химических ускорителей роста, и не содержат почти никаких витаминов? А лежащее на том прилавке неестественно–красное мясо разве не фальшиво? Ведь в пищу коровам и свиньям подмешивают гормональные препараты, и животные растут не по дням, а по часам, словно чудовища… Да и вся наша жизнь лицемерна и ненадежна и мало осталось в ней истинных человеческих ценностей!
Уда обреченно махнул рукой и пошел к кассе. Оранжевые мандарины по–прежнему сверкали на прилавке. На вид они были сладкими, сочными и нежными. Кто же мог знать, что они поддельны?..
Сила привычки
Кончился горячий летний дождь, и внутри деревянного буддийского храма стало жарко и душно, как в парнике. Пружинистый пол источал терпкий запах разогретой соломы, росписи на стенах, полные глубокого смысла, грозили расплавиться и стечь вниз, как кисель, и даже увесистый медный Будда, казалось, в изнеможении закатил глаза…
Но несколько фигур в распаренном сумраке храма оставались неподвижны, усевшись на полу в неудобных церемониальных позах. Это были студенты, снимавшие помещение храма для занятий чайной церемонией и собравшиеся на тренировку.
Одетые в вытертые джинсы и длинные модные платья до пят, они были босы. Взгляд прищуренных глаз — загадочен и непреклонен. Их модернистские одежды и смелые прически утратили в эти минуты всякий смысл.
Поочередно ребята поднимались с колен, делали несколько размеренных шагов, скользя босыми подошвами по полу и прижав руки к бедрам; потом садились вновь и передвигались на коленях, с каждым ползком перекладывая маленький белый веер: сложенный, он лежал перед каждым.
Один из студентов без устали взбивал бамбуковой кисточкой зеленый чай в глиняной чаше, и ребята торжественно передвигали ее по кругу, понемногу отпивая, — с поклонами и приговорками. Опустев, чаша тихо возвращалась руководителю церемонии.
Они пили чай медленно и напряженно, словно постигая таинственный смысл самой жизни. Недаром в название чайной церемонии, как и в слова "дзюдо" и "каратэ–до", входит древний иероглиф "путь" — символ бесконечной дороги жизни. "Садо" — так называется ритуал.
Когда церемония закончилась, ее руководитель, студент третьекурсник, подполз ко мне:
— Ну что, видали вы раньше чайную церемонию?
Я утвердительно кивнул.
— Неужели? Так знайте: вас обманывали! Все, что вы видели прежде, — жалкая пародия на чайную церемонию. Подлинным искусством вы можете насладиться только у нас. Потому что только наши последователи, приняв чашу с чаем, ставят ее справа, а не слева от себя! — говоривший со значением поднял палец вверх…
Я не смог сдержать улыбку, невольно вспомнив старые споры остроконечников и тупоконечников о том, с какого конца правильнее разбивать вареное яйцо.
Студент подошел к чаше, уселся на пол и стал снова и снова демонстрировать магический жест, с жаром объясняя его значение. Скоро речь стала сбивчива, а голос задрожал от волнения; глаза покраснели, и их взгляд стал испуганным и бегающим. Его волнение казалось удивительно знакомым, но что же напоминало оно?