Басни средневековой Армении - страница 9

Едва ли в восприятии Вардана или слушавших его и разделявших его мысли масс унизительно было сопоставление на равных правах, как не заслуживших благодарности, работников сада и виноградника с ловчими птицами и гончими псами, вероятно, пользовавшимися в замке феодала большей заботой и уходом, чем эти земледельцы. Само

признание в тексте проповеди естественности, понятности и оправданности такого распределения обязанностей в труде и права на благодарность между членами общества кажется проникнутым удачно замаскированной иронией, которая, при всем моем стремлении передать точно текст, в подлиннике ощущается отчетливее, чем в переводе.

Если бы в тех же вардановских сборниках не было басенки о трудившихся верблюжонке и ослике и о наедавшихся свинках, если бы так трогательно из страха перед «телесными судьями» не подняли свои копытца верблюжонок и ослик, прося проверить, не пристало ли к ним хотя бы одно только зернышко из подвозившегося ими для свинок хлеба, если бы, наконец, в назидании к этой басне не звучало, помимо расплывчатой ссылки на страшный суд, и звучащее угрозой упоминание о «телесных судьях», — мы бы не имели права по не выраженному прямыми словами оттенку синтаксиса речи настаивать на ироническом характере приведенного отрывка из проповеди Вардана.

Но кто же эти «телесные судьи», о которых мы уже упоминали? Судебником Мхитара Гоша они не предусмотрены. Среди многочисленных статей этого замечательного кодекса нет такой, которая бы предусматривала наказуемость пользования чужим трудом и пренебрежительного отношения к тем, кто трудится. В тот век, когда и животные представали перед судом за совершенные ими незаконные деяния, не мог быть, по Судебнику Гоша, приведен на суд княжеский конь, беседовавший с волом. Тут вспоминается иная категория «телесных судей» — та, которая могла и не уметь прочесть, что записано в Судебнике и что не записано, в тех ли статьях, которые были унаследованы от «благочестивых царей» Константина и Феодосия, в тех ли статьях, которые донесены были через многие века до времени Мхитара из Пятикнижия Моисея, в тех ли статьях, которые уловил в обычаях родной страны, родного народа мудрый составитель Судебника, щедро внесший обычное право армян в свой официальный Судебник.

Эти «телесные судьи», которыми прямо грозит назидание к басне о трудящихся и тунеядцах, могли руководствоваться не статьями Судебника и не правом обычным, а правом, естественно свойственным человеку, — правом, завоевывавшимся в процессе роста самосознания низов, — правом, обоснованным, как мотивировкой статьи закона, и басней о воле и коне, и басней о мельнице и церкви, и басней о медведе и муравье (29) и многими другими, вошедшими в сборники Вардана и даже Мхитара Гоша, и сотнями тех, которые, живя в народной среде, в писанных сборниках до нас не дошли.

Не одного ли из этих «телесных судей», но разочаровавшегося в своих возможностях, имеет в виду басня Мхитара о буйволе (128), который хотел забодать своего хозяина, но не сумел, потому что предусмотрительный господь так расположил ему рога, чтобы забодать он не мог, как бы ему ни хотелось.

Недаром и в этой басне Мхитар Гош, пытающийся самой ссылкой на предусмотрительность господа-бога умерить пыл рассвирепевшего буйвола, и здесь, как почти всегда, хозяина называет примиряющим, но и затемняющим истину словом «дарманич» — «питатель», «тот, кто дает корм», «кормилец», — как будто Гош не знал, что не хозяин был кормильцем буйвола, а буйвол был кормильцем хозяина. Ведь не после же смерти Мхитара Гоша в 1213 г. выяснилось для Вардана, что вол питает князя и его коня, а не князь со своим конем питают вола.

Тема о воле, обреченном на труды и желающем сбросить ярмо, — о коне, предназначенном служить хозяину, т. е. о крестьянине, обреченном работать на князя, не раз привлекала внимание Гоша, а следовательно уж очень назрела в его дни (22).

Во второй части этих басен выступает еще довод для умерения пыла и утихомирения строптивого коня: хозяин не только для него кормилец, хозяин для него — защитник, и не ради только корма и пропитания должен смириться конь — смирение ему на пользу: ведь хозяин оберегает его и охраняет и от медведя, и от льва, и от волка, — ведь феодал в минуту опасности разрешает своим вассалам и крестьянам спасаться от нашедших на страну врагов в стенах своего крепкого замка, — правда только во внешних стенах, но все-таки в стенах. Как же коню не испытывать смирения перед хозяином, как же малому не испытывать смирения перед великим, слабому перед сильным?