Александр не знал, что ответить себе на это. Сын всегда был рядом с ним – хотя бывали дни, когда они едва перекидывались несколькими словами. «Ну вот, допустим, что мы расстанемся... Буду я видеть его раз или два в неделю и только издали наблюдать, как он растет, умнеет... А если Лена решит куда-нибудь уехать, увезет его с собой? Не буду ли я потом говорить себе: «что имеем – не храним, потерявши – плачем?» А что же делать? Ведь и так жить больше нельзя – во лжи, в равнодушии, в этом страшном спокойствии, которое, кажется, и в самом деле похоже на подлость...»
Сын шевельнулся, сказал во сне что-то неразборчивое. Александр поправил на нем одеяло, постоял немного и тихо вышел из комнаты.
Ложился он так осторожно, словно боялся случайным прикосновением причинить жене боль. Но она не спала – и когда он улегся, повернулась на бок, придвинулась к нему и привычным движением положила ему руку на грудь, и он весь сжался и застыл, никак не ответив на ее ласку.
– Ты очень устал? – наконец спросила жена.
– Да... Пришлось всю ночь просидеть в аэропорту.
И она убрала руку и легла на спину, отодвинувшись от него.
И долго они лежали так, чужие и далекие друг другу, и жена, еще не понимая, что случилось с ним, инстинктивно чувствовала, что это случившееся – предвестник близких и тревожных перемен в ее судьбе...
1969