Бедствие века. Коммунизм, нацизм и уникальность Катастрофы - страница 26

Вот почему личные преступные свойства некоторых вождей, в первую очередь Сталина, возвращая им долю человечности, засчитывались в их пользу и вызывали некоторую благодарность: эта личная преступность становилась объяснением и восстанавливала целостность мира. Ибо из истории мы знаем многочисленные примеры преступных тиранов, а значит, прецеденты были, и нет ничего нового под небесами: так смягчался страх перед неизвестным. Однако наиболее проницательные понимали, что этот якобы тиран — вовсе не тиран, так как он действует не ради своею личного блага. Он сам во власти иной тирании, стоящей выше ею. Приходилось сделать вывод, что преступление связано с безумием. Но это было не обычное безумие, какое видывали у сумасшедших тиранов, потому что безумие сохраняет долю случайности и щадит зоны ума, где могут найти место отдых и игра. Так румынам случалось испытывать облегчение благодаря буффонадам четы Чаушеску. Но в худшие минуты идеологическое безумие сбивалось в плотный комок, без малейшей лазейки, через которую от него можно было бы ускользнуть, и все шло к худшему.

И вот мыслящие люди, даже не слишком религиозные, совершенно непреднамеренно склонялись к тому, чтобы поглядеть выше внятного человеческого порядка вещей и увидеть высшую силу иною рода. Не только груз несправедливости и близость зла, по и невозможность соотнести их с чем бы то ни было известным заставляла этих людей вопрошать небеса. Они приходили к этому, потому что оба строя исповедовали активную ненависть ко всякой религии, которая чтит божественный порядок, отличающийся от порядка, установленного людьми. Нацизм ненавидел Бога Авраама; коммунизм — какое бы то ни было божество, но Этою Бога — в особенности. Религиозное устройство завоевываемых стран повсюду подвергалось немедленным потрясениям. Бывало, что его полностью уничтожали (Албания провозгласила себя первым в мире атеистическим государством), чаще же — порабощали и извращали. Христиане и иудеи, мусульмане, буддисты, конфуцианцы и даосисты — все подвергались гонениям как таковые, и гонения были не временными, а постоянными. В них не было никакой политической пользы, скорее масса неудобств, гем не менее они продолжались до последнего дня.

Вот так многие мученики этих режимов усмотрели в них действие сверхъестественною порядка, мира «духов», способною осуществлять власть напрямую. Власть, которая действует не посредством злой воли людей, а движет ими без их ведома, так что они не знают или лишь подозревают, чту делают. Власть, которая усыпит здравый смысл и совесть, как но волшебству превратит человека в легко управляемую марионетку. В этом интуитивном представлении верховный тиран — не Ленин, не Гитлер, не Мао Цзэдун, а лично князь мира сего.

«Лично» — это слово двусмысленно. Боэций дал определение личности, служившее много веков: «индивидуальная субстанция, имеющая разумную природу» Следуя этой богословской традиции, можно прийти к тому, что, теряя связь с Творцом и своим предназначением, сотворенная субстанция становится жертвой противоречий, которые уродуют и разлагают ее. Поскольку мы ничего толком не знаем о мире духов, то можно лишь предположить, что субстанция злого духа в силу его более высокого чина пожирается собственной злой волей сильнее, чем субстанция человека. Производимый им уход в небытие сначала исполняется в нем самом, и от его субстанции (у нас, людей, понятие субстанции вызывает мысль о положительной, нерушимой, поврежденной, но не уничтоженной грехом природе) постепенно остается чистая воля к злу. В силу присущей ему высшей способности творить зло то, что сохранилось в нем от естественного злодея, т. е. личность, асимптотически устремляется к обезличиванию. Личность падшего ангела, по-видимому, способна вынести максимум безличности.

Это, разумеется, лишь рассуждения, но они отдают должное понятию безличной личности, которое постоянно встречается в произведениях очевидцев, задыхающихся от плоскости, убожества, банальности тех, кто причинял им страдания и смерть, и от безличия всей иерархии власти вплоть до ее вершины. Их изумляет контраст между невероятной разрушительной мощью этого механизма, нечеловечески изобретательного и способного контролировать малейшие детали, и невероятной его беспомощностью организовать, построить или просто оставить в покое все, что элементарно необходимо для жизни и даже ею собственного выживания.