Бегом от токсичных родителей - страница 12

Нет, мы были совсем никуда не годными детьми и не помогали своим родителям.

«Остерегайтесь людей, внушающих вам чувство вины, эти люди хотят властвовать над вами» – прочитала однажды я и подумала – что за глупость. Вина – это хорошо! Чувство вины способствует ответственности, она свойственна здоровой личности.

Но фраза где-то осела в голове. И стала еще одной координатной точкой в моем кривом мире.

Я не мыслю себя без чувства вины, я чувствую себя виноватой даже в том, что заказанный вчера учебник оказался другого издания с несовпадающими страницами. В чем здесь моя вина? Я не знаю. Но я же имею отношение к этому учебнику.

Чувство вины – это мера моей личности. Я всегда просила прощения. Однажды я просила прощения за то, что у меня появилась новая подруга. Однажды я просила прощения за то, что, будучи 6-летней, не сумела выразить комплимент бабушке, и та поняла меня неправильно. Мама, бабушка и прабабушка отругали меня за бессовестность и потребовали извинений. Однажды я просила прощения перед мамой за то, что вышла замуж.

Мне никогда не приходило в голову, что можно жить, не будучи виноватым. Другим можно. Маме, например. Она никогда не просила прощения. Даже тогда, когда оскорбила моих гостей.

«Ты что, обиделась, что ли?» или «Ты же понимаешь?» – это были формы маминого взаимоотношения со мной. И я долго считала, что это нормально – ведь в душе она сожалеет. Лишь теперь я понимаю, что она и не думала сожалеть. Она не считала себя передо мной виноватой, ведь она была лучшей в мире мамой, а дочь, если она хочет считать себя хорошей, обязана маму всегда прощать.

Вина мешала нам с мужем обоим жить. Однажды, изобретя перевод с мужского на женский по время ссор (мы многое узнали. Временами были смешно так, что надоедало ругаться) обнаружилось, что все, что я ему говорю, он слышит как «ты в этом виноват». Даже если я говорю: «пальто, блин, мне стало мало» или «дети снова объелись конфет у бабушки, нас ждут проблемы».

Львиная доля наших конфликтов начиналась с его защиты от этой невесть откуда взявшейся вины. Мы потратили лет шесть или семь, пока не обнаружили эту странность. Приходилось прерываться и доказывать, что он не виноват, а я от него хочу помощи. Он верил не сразу. В его голове не укладывалось, что он не виноват.

Мы стали лечить друга от глюка вины. Обнаружение проблемы – это уже две трети ее решения. После этого в разговорах с родителями мы стали замечать, как вплеталась новая вина в претензии, предъявляемые нам. Научились противостоять этой вине и становились от этого еще более виноватыми.

Тема токсичных родителей стала модной, о ней стали говорить. Потому что стали жаловаться вслух. Перестали ее топить в глубине себя. Перестали умирать от нее преждевременно и болеть непонятно чем.

И тут же нашелся тот, кто заявил, что проблема в самом человеке. В его инфантильности. Зачем взрослому человеку одобрение родителей? Зачем мне нужно одобрение мамы, я все равно сделаю по-своему?

Правда Джейн Остин об этом еще двести лет назад сказала очень правильно устами одного из своих героев: «Так ты даешь мне благословение?» – «А тебе что, нужно мое благословение?» – «Нет. Но мне приятно его получить.»

Удивительно, почему взрослые люди не могут рассчитывать на добрую оценку от своих родителей – просто потому что это приятно, и наверно укрепляет семейные узы – без того, чтобы быть обвиненными в инфантильности?

Но когда я жалуюсь на родителей, которые не одобряют меня – я, собственно, даже не хочу их одобрения! Одобрение не является противоположностью неодобрения.

Противоположностью неодобрения является его ОТСУТСТВИЕ.

Отсутствие неодобрения – это все, чего зачастую хотят люди от общения с родителями, когда жалуются на их вечное, непрекращающееся осуждение их поступков и жизни.

За то, что я родила второго ребенка (свекровь осуждала и за первого).

За то, что родила третьего ребенка.

За то, что поехали в отпуск (ну конечно, вы же богатые!).

За то, что взялись строить дачу.

За то, что купили дом.