Белая лебедь Васьки Бриллианта. Часть 1 - страница 16
Васька безучастно слушал песню, не вникая в препирательства «Шаха» и «Пецы».
Он думал о чём-то своём, и эти мысли не были о воле, бабах, деньгах, они даже не касались матери, сестры, он вновь и вновь размышлял о Воровском. Он был носителем Закона, посвящённым, и Закон стал его жизнью.
Зоя тем временем продолжала петь, голос её взбирался выше и выше, слова: «Слушай Волга-река! Если рядом зэка! Днем и ночью на стройке чекисты. Это значит рука, у рабочих крепка. Значит в ОГПУ коммунисты» — улетали за стены тюрьмы.
— Ну и что тебе известно, на что ты намекал? — «Пеца» уязвлённый молодым Вором, серьёзно заточился на певице. За стеной грубые, прокуренные голоса невидимых блатнячек, шипя словно гадюки, требовали от ЖИРовки Зои, чтобы она спела для Воров «Мальчишку».
— Там Воры — «Пеца», «Шах» и «Бриллиант», спой для них, не то вернёмся в камеру и хором оттрахаем тебя — грозно угрожала камерная «жучка» певице.
— А кто это Бриллиант? — спросила исполнительница.
— «Шах» — выкрикнула «жучка» — передай Васе, что тута им заинтересовались.
— Васька, ты слышишь?
— Да слышу я. — неохотно оторвался от своих размышлений Васька.
— «Жучка» спрашивает, что ей спеть? Зоя к тебе интерес проявила — с ревнивыми нотками в голосе пояснил «Шах».
— Пусть поёт, что на сердце — безразлично отозвался Васька.
Вскоре из-за стены к самому в клеточку золотящемуся небу, вновь взлетел голос Зои, которая вдруг, прервавшись на словах «Катюши»:
— Про того, которого любила — неожиданно громко, так что серебряные брызги её голоса разлетелись по всему прогулочному периметру пересыльной тюрьмы, закричала:
— Про Бриллианта, чьи письма берегла.
В разных «двориках» услышав её интерпретацию, одобрительно загудели блатари.
— Прогулка окончена, вернуться в камеру! — закричал молодой надзиратель, тарабаня железякой по железной двери.
— По голове себе постучи, придурок — подсказал ему «Шах», никогда не унывающий, сверкая фиксой в широкой улыбке.
С этого дня Васька не пропускал прогулки и в следующее утро отправил Зое красивую «марочку» с нарисованным букетом алых роз.
Она пела для него, причём, когда громко, так, чтобы было слышно за стеной, объявляла об этом, в голосе ее отчётливо прорезалось недоумение, что она — политическая, поёт для какого-то Вора.
Тем не менее, тембр её нравился Ваське, и он с удовольствием слушал. Ничего особенного не происходило в пересыльной тюрьме.
Арсений донимал Ваську: Надо же, Гончарову удалось так красочно изобразить безделье русского барина «Обломова». На это надо иметь талант и очень большой. Незря Владимир Ильич Ленин примерял Обломова к некоторым советским людям. Они у нас не вывелись до сих пор и ещё долго будут существовать.
— Богатые бездельники — отозвался Васька.
— Да, хотя Владимир Ильич провозгласил: — От каждого по способностям — каждому по труду.
— У-у-у! — «Шах» деланно хватался за голову — Не произноси этого имени Бугалтер, у меня щас зубы начнут крошиться!
«Пеца» вёл активную переписку с красивой «фармазонщицей», отправлял ей поделки, наконец, ему удалось договориться со сменой, что её приведут и весь день прихорашивался, обливая себя одеколоном «Шипр», отмахиваясь от неугомонного «Шаха».
Только «Пеца» скрылся за дверью, как она, не прошло и пяти минут, вновь заскрежетала и на пороге возникла тележка, на которой восседал живой и невредимый «Хват».
Он торжественно въехал в камеру и, не снижая скорости, подкатил к Ваське.
— Здорово Васька! — заорал он весело, возбужденно.
— «Хват»? Всех оперов перекусал?
В камере рассмеялись, инвалиду были рады, точно он своим возвращением принёс для всех добрый знак. «Шах» кому-то подал незаметный знак и «Хвату» подали закопчённую чифирную кружку с налитым на одну треть спиртом.
— Жизнь Ворам! — сказал «Хват» — бывший лихой разведчик, орденоносец и махом вылил в себя содержимое кружки. Васька улыбнулся ему в ответ.
На следующий день, точнее в последующее утро неожиданно собрали этап на Север, на зачёты и из их камеры уехало 12 человек, среди которых оказались «Шах» и Юрка «Хват».
— Ты присмотри там за людоедом — попросил Васька «Шаха».