Белая Русь<br />(Роман) - страница 8
— Откуда, говоришь, депеша?
— Из Полоцка.
— Что там?
— Капралу велено вам в руки, ваша мость.
В кабинете было душно, и Януш Радзивилл показал на окно. Адъютант распахнул створки. Гетман широко вдохнул утренний, еще колкий воздух и сел на круглую подушку из малинового сафьяна. Он старался восстановить в памяти весь разговор с канцлером Ежи Осолинским. О чем же он говорил? Ах, да! Кажется, все о том же. Канцлер, как и он, твердо убежден в том, что Русь не готова к войне с Речью Посполитой, но через год-два положение может измениться. И уже с намеком: он, канцлер, будет не против, если Януш Радзивилл попытается вступить в тайный разговор с русским царем. Януш Радзивилл, словно прицеливаясь, прищурил глаз: о землях своих в Ливонии думает пан канцлер. Туда руки тянет и московский царь. Да, думал об этом и Януш Радзивилл. Может быть, и решился бы на такой шаг гетман, если б знал, что государь московский согласится на тайный разговор. Нет, не согласится. Царь против панства не будет. А иезуитов-католиков на своей земле тоже не потерпит.
Недавно папский нунциуш Антоний Поссевино предлагал от имени папы объединение церквей с сохранением греческих обрядов, просил высылки из Москвы лютеранских пасторов и позволения прислать вместо них католических. Просил разрешения строить на Руси костелы. Царь выставил для поцелуя руку. На том и кончился разговор…
Поджал губы Януш Радзивилл. Раздулись и побелели ноздри. Снова потер виски.
— Вечером чтоб капрал был здесь.
Когда день пошел на убыль, за капралом Жабицким примчался нарочный его ясновельможности. Капрал к этому времени смыл дорожную пыль и расчесался. В кабинет входил с замирающим сердцем. У двери щелкнул каблуками и, приподняв подбородок, вытянулся.
Польный гетман распечатал пакет, приставил к глазам окуляры. Прочитав, повернулся к лысому, сухопарому, с земляным лицом. Из-под мохнатых бровей сухопарого пана настороженно смотрели влажные покрасневшие глаза. Януш Радзивилл поднял руку и потряс хрустящей бумагой.
— Десять лет назад в Полоцке построили школу для науки детям христианским… Обучили детей… Нынче дети христианские бесчинствуют и попирают веру нашу…
Януш Радзивилл положил белые кулаки к себе на колени, стрельнул злым глазом на капрала Жабицкого и рассмеялся, не раскрывая рта. Показалось капралу, будто мурашки поползли по спине. Не раз слыхал он, что гетман лют.
— Ну, говори!
В одно мгновение у капрала Жабицкого пересохло во рту, а язык прилип к нёбу.
— Бунтуют, ваша мость. Нападают на государственных мужей, убивают и укрываются в окольных селах. А холопы не только не выдают бунтарей, а вместе с ними в леса уходят, с харцизками промышляют на дорогах.
— Яблоко от яблони недалеко падает, — заметил третий пан.
Пан Жабицкий осторожно покосился. В углу, в глубоком кожаном кресле, увидел тучного сутулого пастора в голубом бархатном плаще с оранжевым крестом на груди. Он сложил ладони перед лицом, и губы пастора беззвучно зашевелились.
Да, напрасно думал его величество король Сигизмунд III, что сделает Полоцк опорным пунктом католической веры на восточных границах. Униаты возвели костелы, построили коллегиум. Но Полоцк стал не опорным пунктом, а пороховой бочкой. Пан пастор Ольха хорошо помнит тот день, когда разбушевавшаяся чернь подняла руку на униатского архиепископа полоцкого Иосафата Кунцевича. Убили, как зверя, и бросили в Двину. Тогда папа Урбан VIII в ярости писал королю: «Да будет проклят тот, кто удержит меч свой от крови. Итак, державный король, ты не должен удержаться от огня и меча». Пастор Ольха машинально повторил вслух:
— Огнем и мечом…
— Рубить схизматов, ваша мость, следует без пощады, — капрал Жабицкий побагровел.
Януш Радзивилл окинул проницательным взглядом широкую грудь капрала, довольно усмехнулся.
— Ты, как я вижу, крепкий воин!
— Помнят московиты под Смоленском, — гордо ответил капрал и положил широкую ладонь на рукоять сабли. Его рыжие усы заметно вздрогнули.
Гетман Януш Радзивилл поднял звоночек. Вошел адъютант.
— Капралу Жабицкому дать пятьдесят рейтар и без промедления отправить под Пинск.