Белочка Майга - страница 18
— Какой там подарок — сущая безделица.
Верно, это безделушка — маленькое, похожее на монету, круглое зеркальце. Но его подарил Жан, и Белочка не променяла бы зеркальце ни на что другое.
На батрацкую половину заходит Герта. На ней красивое, табачного цвета пальтишко и бархатная шапочка. Обычно, войдя в дом, люди говорят «здравствуйте» или «добрый день». Но неужели наша Герта без нужды раскроет рот! Голиаф, усмехнувшись, продолжает водить напильником по пиле. Белочка же прячет подарок друга под одеяло. Но Герта успела заметить:
— Эй, ты!.. Что там спрятала?
— Мёд.
— А ну покажи!
— Я уже съела.
Гнида злится, её цепкие пальцы тянутся к одеялу. Белочка, защищаясь, щёлк бесстыжую по лбу.
Даже муха не заметила бы такого щелчка. Но как дочь коммуниста осмелилась поднять руку на богатую хозяйку? Отрубить эту непокорную руку!
И Гнида, заревев не своим голосом, выбежала из комнаты. Через минуту врывается мадам Чадур. В руках у неё широкий ремень. Подскакивает к Белочке — и по ногам, по ногам…
Два раза — больше ей не удаётся ударить… Голиаф легонько сдавливает локоть обезумевшей Чадурихи. Ремень падает из рук.
— Спокойнее, хозяюшка, как бы не получилось неладно.
— Прочь с дороги! — У неё перекошено всё лицо — и щёки, и рот, и глаза. — Абер я не собираюсь втихомолку наблюдать, как всякие там избивают моего родного ребёнка!
— Никто вашего ребёнка не бил. — Лицо великана мрачно, как грозовая туча. — Наоборот, ваш ребёнок пристал, как злой слепень. Я всё видел.
— Ах, так! — грозит, уходя, хозяйка. — Абер твои денёчки сочтены!
Чадуриха убралась восвояси. Дора стонет:
— Москва пала…
Голиаф морщится.
— С чего ты взяла?
— Э-э… Мадам всё время была такой смирной… а сегодня… э-э… снова как с цепи сорвалась. С чего бы это, а?
У себя в спальне Чадуриха выпивает нервные капли и обдумывает, как быть. Скоро в Сиполайне работяг будет полным-полно, как тараканов. Тогда уж — решено твёрдо! — Голиафа на плаху, на виселицу, под пулю. Но стоило ли угрожать так откровенно? Даже её бравый, всякое повидавший, всякое испытавший Адольфик как-то сказал: «Смерть, что идёт на цыпочках, куда опаснее той, что бежит с криком, с грохотом». М-да, не следовало угрожать этому негодяю… Как бы теперь это дело поправить?
Хозяйка снова отправляется к батракам; походка торжественная и важная, словно она шагает по церкви.
— Голиаф, ах, ах… Заколи того рябого подсвинка… У меня характер добрый… Абер иногда не в пору погорячусь… Известное дело — война. Абер остываю быстро, я не злопамятна. Сегодня вечером закатим пир на весь мир. Надо жить в дружбе и согласии, как подобает братьям во Христе. Ах, ах!.. Абер для Белочки ты, Дора, подыщи нежирные кусочки. Я же знаю, детям жир не по вкусу.
Пёстрый подсвинок заколот. Госпожа в гостиной. На её губах играет коварная усмешка: дурак батрак, сам готовит свои поминки…
Весь вечер по дому Чадуров плывут ароматные волны жареного и пареного. На кухне орудует Дора. А госпожа Эмилия нетерпеливо хлопает форточкой: Адольфик, Адик, да где же ты застрял, скорей домой, скорей!
Адольфик, Чёрный Андрей и другие шуцманы сегодня укатили на «охоту». Обещали вернуться рано. Проверят кое-какие подозрительные следы — и домой.
Не стоит долго задерживаться там, где нечего сорвать, нечем поживиться.
А время идёт… Охотников за партизанами всё нет и нет.
Мадам ложится, мадам встаёт, мадам смотрит на часы, мадам вздыхает: «Ах, ах!»
За дверью откашливается Дора:
— Госпожа, у меня всё готово…
— Поставь в духовку, чтобы не остыло. Абер, когда заметишь — гости едут, пусть в плите снова загудит.
И опять мадам начинает шептать:
— Ну, Адик, дорогой, мартышечка моя ненаглядная, приезжай же поскорей, поскорей!..
На сей раз помогло. На берег Дабриты взбираются две повозки. Мадам Чадур надевает очки и ясно различает: первый — конь брата, Чёрного Андрея, а второй, буланый, сердечного дружка.
Накинув на плечи лёгкое пальто, госпожа Чадур, как огромный мяч, выкатывается за дверь. Бежит по садовой дорожке к большаку, машет руками и радостно зовёт:
— Шнеллер, шнеллер![2]
Но кони еле тащатся, словно сани гружены камнем.
— Чего орёшь? — подъехав поближе, Чёрный Андрей прячет в карман трубку. — Этому некуда спешить. Застыл навеки, как коряга на болоте.