Белые велосипеды: как делали музыку в 60-е - страница 15

в стоптанных башмаках хотела получить гарантии, что инцидент не отобьёт у нас желание вернуться в это место. На следующий день я отправился на восток укладывать вещи, чтобы начать свои приключения в Европе.

Как-то за несколько дней до отъезда я проходил по Кембриджу. Остановившись у телефонной будки на Гарвард-сквер и достав пригоршню монет, я размышлял, к кому бы напроситься на ночлег. Мимо проходила девушка, которую я всегда «хотел» (краткий и выразительный британский термин, который появился в моем словаре только тогда, когда я попал в Лондон), она сказала мне, что у нее есть новая, свободная от бойфрендов квартира и она охотно меня приютит. Другим английским глаголом, который я вскоре узнал, было слово «снимать»: я подумал, что я только что «снял» Мэри Вэнджи.

Она дала мне ключ, поцеловала и поставила мой чемодан в свою спальню. Я отправился в одну из бостонских кофеен послушать легендарного блюзового мастера Скипа Джеймса, оставив Мэри собираться на работу — она была официанткой. Потом она планировала вместе с подругой пробраться на вечеринку после концерта Джоан Баэз и вернуться домой около часа ночи. После головокружительного музыкального вечера я в назначенный час в нетерпении взлетел по ступеням, ведущим к ее двери. Войдя в квартиру, я обнаружил, что диван в гостиной разложен, мой чемодан стоит рядом с ним, а записка гласит: «Дорогой Джо. Извини, у меня изменились планы. Все объясню утром Спи спокойно. С любовью, Мэри».

Проснувшись под запах кофе и бекона, я набросил одежду и заглянул на кухню. Мэри стояла у плиты в халате и выглядела в высшей степени довольной собой. Из-за закрытой двери ванной доносился шум воды. Мэри заговорщицки ухмыльнулась мне: «Догадайся, кто сейчас в душе! Дилан!!!» Что я мог сказать? На дворе стояла весна 1964-го, и «Его Диланство» был королем мира фолк-музыки. Я позавтракал вместе с этой счастливой парой-на-одну-ночь (завтрак был очень немногословным) и исчез.

К весне 1964 года Дилан и Баэз стали «королевской четой» фолк-музыки, объединив соперничавшие ньюйоркский и бостонский лагеря своей музыкальной энергией и в то же время став могущественно-сексуальными иконами поп-культуры. К этому моменту фолк-музыка уже далеко продвинулась от своей изначальной роли — побочного проявления политики «левых». Когда в сороковых годах Ледбелли и Вуди Гатри привнесли в «музыку народа» подлинность, ее популярность стала нарастать со скоростью приближающейся волны. После того как группа Пита Сигера Weavers поднялась на первое место списка популярности с песней «Goodnight Irene»[39], для маккартистов начала пятидесятых фолк-музыка стала даже до некоторой степени слишком популярной. Были выписаны повестки в суд[40], радио- и телевизионным станциям начали нашептывать о коммунистическом влиянии. И вся долгая эра Эйзенхауэра стала для фолк-музыки временем упадка.

В 1957 году Kingston Trio во время полевых записей фольклора в Аппалачах нашли песню о повешенном убийце по имени Том Дули[41]. Сделанная ими «облегченная» версия возглавила чарты и снова вывела фолк-музыку из забвения. В начале шестидесятых движению за гражданские права требовалось лучшее «звуковое сопровождение», нежели однообразная коммерческая поп-музыка. Песни протеста, в основном написанные нью-йоркскими певцами-сочинителями, оказались именно тем, что нужно.

В Бостоне события развивались другим образом Искрой, озарившей всю местную сцену, стало выступление босоногой Джоан Баэз на первом фестивале Newport Folk Festival в 1959 году. Спев дуэтом со слащавым Бобом Гибсоном[42], она произвела фурор и породила в Массачусетсе моду на гитары, длинные волосы и черные водолазки. Я видел ее, когда учился еще на первом курсе. Она ехала на «веспе»[43] вместе со своим бойфрендом через слякоть кембриджской зимы и озорно усмехалась во весь рот, а позади развевалась роскошная грива ее темных волос Главным в ней были сексуальность и жизнерадостность — она ими просто лучилась — а вовсе не серьезные политические убеждения. Джоан получала от своего собственного голоса чувственное удовольствие. Ее выбор песен основывался на красоте мелодий и на том, каким образом они рассказывали о мире необузданных (но часто обреченных) женщин и свободных духом опасных мужчин.