Берендеево царство - страница 81

— Теперь ты моя. Теперь тебе никуда. Не уйдешь от меня. И я тебя не выпущу.

Ольга не отвечала. Она лежала в телеге и смотрела, как в пустом раскаленном небе размазывается беловатый туман редких облаков, не обещающих ни дождя, ни прохлады. И в ней самой все было так же пусто, как в безотрадном июльском небе: все ясно, чисто и никаких надежд на будущее. И куда подевалась та радость, которой, казалось, нет конца.

Лежала и смотрела в небо прозрачными, бездумными глазами.

Иван взял ее руку.

— Ты не сердись. Чего тут такого? Со всеми так. А я тебя любить буду. Мы с тобой уйдем куда хочешь. Сейчас работы везде много, мы не пропадем. А хочешь, так и здесь жить будем. Ну, чего онемела? Я ведь не с озорства. Как приедем, мамане твоей в ножки поклонюсь. И мы заживем. Ольга?

Она поднялась и устало сказала:

— Ехать надо.

— Сейчас поедем, — обрадовался ее голосу Иван и, наклоняясь над ней, снова начал уговаривать: — Никто же не знает, кроме худой кобыленки, так она и не оглянулась. Ей что? А мы от любви пострадавшие…

Вот верно сказал: от любви пострадавшие. Да зачем ей такая любовь, если от нее одно только страдание? Она повторила, как приказала:

— Ехать надо. Ну!..

Серый клетчатый платок, в котором она везла гостинцы, откатился в угол телеги. Ома взяла его, засунула под сено около себя. Гостинцы — вот и все, что она везла из той чистой, полной смысла жизни. Да еще красная косынка. Она сняла ее с головы и вытерла сухие глаза.

Всю дорогу молчала, только у самой околицы равнодушно сказала:

— Уходи.

— Ты чего это?

— Одна поеду.

Он засмеялся и протянул к ней руку.

— Да брось ты. Ну чего? Уж теперь…

Не шелохнулась, ни одного движения не сделала, чтобы отвести его руку. Сидит, рассматривает красную косынку. Он отвернулся, крикнул лошади: «Шевелись!» Лошаденка покосила глазом, ожидая удара, но шагу не прибавила.

— Останови, я сойду. — Ольга перекинула ногу.

— Сиди уж. — Иван спрыгнул на дорогу. — Разбрыкалась.

Она взяла вожжи, закрутила их над головой, ударила по лошадиной спине и, уже отъехав, услыхала его голос:

— Завтра сватать приду! Жди! — И свистнул, без озорства, а только чтобы не показать обиды, поддержать помятое мужское достоинство.

И в самом деле, через день пришла зиминская соседка, шепелявая бабка, в новой праздничной кофте, но еще не сватать, а только разведать со всей осторожностью, как будут приняты сваты. Сразу-то поостереглись, зная Ольгин характер и мачехин беспощадный язык.

В избу гостью не позвали, а усадили, по летнему времени, под плетнем в тени, и сами тут же устроились.

Бабка начала было петлять, выспрашивать, как в городе, что почем и правда ли, что с церквей кресты поснимали или еще звонят.

— Звонят, — сказала Ольга, — на сто верст слышно. Ты говори прямо, с чем пришла?

— Прямо-то только сорока летает… — запела бабка. Но мачеха ее остановила:

— Знаем мы про сороку. Про соседа говори. От него послана.

Пришлось бабке все выложить, с чем пришла.

— Говори, Ольга, — приказала мачеха.

Ольга сдвинула брови.

— Скажи, чтобы не трудились.

— Ох, подумай. — Мачеха погладила Ольгину руку.

— Все уже обдумано, маманя.

Сваха с другой стороны припала к Ольгиному плечу:

— Не гордись, милушка. Иван-то тебе не совсем чужой.

Ольга резко поднялась. Ах, вот он как! Еще и похваляется? Ну, нет, милок, этим не застращаешь. Сказала с твердостью:

— Скажи, что все это им приснилось, проспятся пусть да подумают. Так и скажи.

Ушла бабка. Глядя ей вослед, мачеха проговорила:

— Полетела сорока. Разговору теперь на все село хватит. Чего это у тебя с Иваном не заладилось, что он тебе такой стал ненавистный?

— Да ничего, что ты, маманя…

Не поверила. Никогда еще Ольга не скрытничала перед ней, а как о том, что было, скажешь? Пока Ольга раздумывала, мачеха сама догадалась и не очень удивилась, отчего Ольга совсем уж растерялась. И еще больше оттого, что мачеха не очень-то обрушилась на Ивана, но зато Ольге досталось, как будто она одна во всем виновата.

— Как теперь жить собираешься? Ведь слух по всему селу идет.

— Проживу.

— А как?

— Ненавижу я их всех. Кулаки, и выходки все кулацкие.

— А тебе-то что? Не с ними жить, с Иваном. А он тебя любит. Видишь, сватает с осторожностью, боязливостью: вдруг отказ?