Беседа о власти и доступе к властителю - страница 7

Ю. Они ведь даже еще не были моторизированы. А об атомных и водородных бомбах они и мечтать не могли.

К.Ш. Мы можем считать Шлоссера и Буркхардта хоть и не святыми, но благочестивыми людьми, которые не стали бы высказываться легкомысленно на этот счет.

Ю. Но как же тогда возможно, что благочестивый человек седьмого века считает власть добром, тогда как благочестивые люди девятнадцатого и двадцатого века считают ее злом? Тут должно было измениться что-то очень существенное.

К.Ш. Я думаю, в прошлом столетии сущность человеческой власти раскрылась для нас совершенно особым способом. Странно именно то, что тезис о злой власти распространяется, начиная как раз с девятнадцатого века. Мы ведь думали, что проблема власти будет решена или лишена своей остроты, если власть не исходит ни от Бога, ни от природы, а является чем-то, о чем люди договариваются между собой. Чего еще должен бояться человек, если Бог мертв, а волка не боятся даже дети? Но как раз с той эпохи, в которой это очеловечивание власти, кажется, завершилось, с Французской революции, теперь непреодолимо распространяется убеждение, что власть сама по себе есть зло. Выражение «Бог мертв» и другое выражение «Власть сама по себе есть зло», оба происходят из одного и того же времени и одной и той же ситуации. В принципе, оба они говорят об одном и том же.

Ю. Собственно, это еще требует объяснения.

К.Ш. Чтобы правильно понять сущность человеческой власти, как она раскрывается нам в нашем сегодняшнем положении, нам лучше всего было бы воспользоваться одним соотношением, которое нашел уже упомянутый все еще самый современный философ чисто человеческой власти, англичан Томас Гоббс. Он самым точным образом произнес и определил это соотношение, и мы хотели бы назвать это соотношение его именем: «гоббсовское соотношение опасности». Гоббс говорит: «Человек для всех прочих людей, о которых он думает, что они для него опасны, настолько же более опасен, чем опасен для них любой зверь, насколько более опасно его оружие, чем оружие любого зверя». Это четкое и определенное соотношение.

Ю. Уже Освальд Шпенглер говорил, что человек – это хищный зверь.

К.Ш. Простите! Соотношение опасности, которое выводит Томас Гоббс, не имеет ничего общего с тезисом Освальда Шпенглера. Наоборот, Гоббс предполагает, что человек вовсе не зверь, а нечто совсем другое, с одной стороны, меньшее, с другой стороны, гораздо большее. Человек в состоянии в невероятной степени компенсировать свою биологическую слабость и недостаточность техническими изобретениями, избыточно компенсировать. Теперь обратите внимание вот на что. В 1650 году, когда Гоббс выразил это соотношение мер, оружием человека были лук и стрелы, топор и меч, ружья и пушки, уже достаточно опасные и сильно превосходившие когти льва или зубы волка. Сегодня, однако, опасность технических средств безгранично возросла. Вследствие этого опасность человека по отношению к другим людям также соответствующим образом увеличилась. Вследствие этого различие власти и безвластия возрастает таким безграничным образом, что оно приводит само понятие человека к абсолютно новой постановке вопроса.

Ю. Я этого не понимаю.

К.Ш. Послушайте. Кто же такой здесь, собственно, человек? Тот, кто производит и применяет эти современные средства уничтожения, или тот, против которого они применяются? Мы не продвинемся дальше ни на шаг, если нам говорят: Власть, также как и техника, сама по себе ни добро, ни зло, она нейтральна; вследствие этого она является тем, что делает из нее человек. Это было бы просто уклонением от настоящей трудности, от самого сложного вопроса, кто здесь принимает решение о добре и зле. Власть современных средств уничтожения настолько же превосходит силу человеческих индивидуумов, которые их изобретают и применяют, насколько возможности современных машин и процессов превосходят силу человеческих мышц и мозгов. В этой стратосфере, в этой области ультразвука вообще больше не присутствует добрая или злая человеческая воля. Человеческая рука, которая держит атомную бомбу, человеческий мозг, который иннервирует мышцы этой человеческой руки, в решающее мгновение оказывается не столько членом индивидуального отдельного человека, сколько протезом, частью технической и социальной аппаратуры, производящей и применяющей атомную бомбу. Власть индивидуального властителя является здесь только лишь выделением ситуации, проистекающей из системы непредсказуемо возросшего разделения труда.