Бесконечное падение - страница 36
— Детский сад какой-то, — ворчу недовольно, вынужденно проглатывая еду.
Рупасов не отвечает, довольно ухмыляясь, а я в который раз пытаюсь отодвинуться и избавиться от чрезмерной близости мужчины.
— Если и дальше будешь так на мне ёрзать, то и правда есть не будем, — словно невзначай отпускает замечание Артём, подбирая с тарелки ещё один кусочек от стейка. — Открывай ротик, Жень.
Замираю, прекратив все свои жалкие попытки освобождения, только сейчас ощутив левым бедром так никуда и не девшиеся последствия возбуждения Рупасова.
Внутренний укол совести напоминает о том, сколько раз за последние сутки я оставила мужчину без разрядки… Послушно открываю рот, принимая новую порцию сёмги из его рук. И очень стараюсь не касаться губами его пальцев, пока темнеющий взгляд синих глаз пристально наблюдает за мной.
— А сам? — интересуюсь осторожно, стараясь не думать о том, насколько провокационной выглядит ситуация. — Вроде как голодный из нас двоих здесь был ты, а не я, — добавляю, потянувшись к вилке.
Подаю ему столовый прибор, рассчитывая, что он возьмёт его и уже прекратит кормить меня руками, но слабая надежда на прекращение двусмысленности между нами не оправдывается.
— Спасибо, — вежливо отзывается Артём.
Через секунду он жуёт поданную мною еду. Но к вилке он так и не прикасается руками. А до меня только сейчас доходит, что теперь мы явно поменялись ролями. И этой мысли вполне достаточно, чтобы воображение тут же принялось рисовать далеко не самые приличные картины. К тому же, продолжающая упираться в моё бедро эрекция также наводит на весьма определённые образы и желания… Вот не об этом думать надо! Но, похоже мой здравый смысл приказал долго жить ещё на границе города, когда я в него въезжала.
По пальцам проходится судорога. Роняю столовый прибор.
— Чёрт, — бормочу в досаде.
Болезненно морщусь, глядя на испачканную блузу.
— Надо бы застирать, а то так и останется, — отпускает замечание Рупасов.
Моё настроение портится окончательно. Расхаживать в нижнем белье здесь я точно не намерена… Точнее, соблазн слишком велик.
— Пойду принесу во что бы переодеться тебе пока, — дополняет Артём.
Он пересаживает меня обратно в соседнее кресло и уходит из кухни. Возвращается довольно скоро. В его руках внушительная коробка. Рупасов ставит её на край стола и открывает, молчаливым жестом призывая меня заглянуть внутрь. Честно говоря, я рассчитывала на какую-нибудь футболку, одна из которых сейчас на нём, поэтому заинтересованно заглядываю внутрь, следуя молчаливому велению. И так и застываю в немом изумлении.
— То есть переодеваться ты уже не хочешь? — с насмешкой проговаривает Артём.
Это и помогает выйти из оцепенения. Пальцы мелко подрагивают, когда тянусь к резной деревянной рамочке с фотографией, на которой запечатлён один из самых незабываемых моментов моей жизни. Я и Артём на катере его отца посреди бескрайней морской глади: оба мокрые, с взъерошенными волосами, улыбающиеся во весь рот… Обнимающие друг друга так жадно и крепко, будто это единственная возможность в нашей жизни.
— Ты сохранил всё это, — шепчу едва слышно.
Бросаю ещё один долгий взгляд на фото, а после добираюсь до того, что под ним.
Мои вещи. Те самые, которые я когда-то оставила на том катере: красный купальник и удлинённая майка-туника глубокого синего цвета c белым якорем, усыпанным серебристыми блёстками. А ещё красный жакет, который вечно валялся на заднем сиденье раритетного «FordMustang», когда-то принадлежащего Артёму.
— Как видишь, — равнодушно пожимает плечами мужчина.
Помимо вещей в коробке ещё куча мелочей, которые по небрежности я оставляла у него дома или ещё где-то, когда мы проводили время вместе. Много мелочей.
Слишком. Тех, о которых я давно забыла… Сердце предательски содрогается щемящим чувством нежности и почему-то благодарности.
— Спасибо, — бормочу немного смущённо.
Достаю из коробки майку, которая пусть и с огромной натяжкой, но может сойти за платье минимальной длины. Старательно избегаю смотреть на мужчину, хотя и так знаю, что сейчас на его лице более чем тёплая задумчивая улыбка. Слишком открытая, откровенная, чтобы я могла не чувствовать себя до невозможности неловко и не думать о том, насколько же сильно я ошибалась все эти годы.